Автор канала «Этот удивительный татарский» продолжает свою серию публикаций о судьбе татарского языка. «Миллиард.Татар» предлагает третью статью из цикла.
Интервью с автором Яндекс-Дзен канала «Этот удивительный татарский!» можно прочитать здесь
«Я себя ощущаю татарстанским русским»
«Я за то, чтобы татарский обрел привлекательность»
Новая Зеландия — страна на другом конце света, средних размеров островное государство в океане, колонизованное англичанами. Казалось бы, никаких точек пересечения с Татарстаном нет и быть не может. Но это только на первый взгляд.
Языковые гнезда
Надо сказать, в мире довольно мало известных кейсов, когда научными методиками и статистикой было бы зафиксировано, что язык, ранее бывший непрестижным, перестал таким быть и начал бы потихоньку отвоевывать «место под солнцем».
Широко известны ситуации, когда поднимался престиж определенного языка в очень сложных исторических обстоятельствах, связанных с большой перестройкой внутри общества, можно сказать, драматических. Это иврит, чешский, финский.
Но в ситуациях, когда страна жила бы размеренной, можно сказать, мещанской жизнью, обсуждая новые модели бытовой техники и телесериалы, такие изменения кажутся нереальными. Однако такие примеры, хоть и единичны, все же есть, и два наиболее хорошо известных, что интересно, из стран англо-саксонской политической культуры. Первый – это более известный татарстанцам Уэльс, а вот второй — Новая Зеландия.
Дело в том, что в Новой Зеландии ощутимую долю населения составляют коренные жители – маори. Ощутимую, но не большинство, поэтому в окружении переселенцев, преимущественно из Великобритании, в их среде шли процессы утраты родного языка, зашедшие сильно дальше, чем текущая ситуация с татарским.
Маори приветствуют гостя. Источник фото: ru.wikipedia.org
«В садик набрали работать только бабушек-дедушек, свободно разговаривавших на маори»
В общем, если вкратце, ситуация характеризовалась полным невладением языком маори двух поколений, детей и их родителей, с сохранением языка у поколения бабушек и дедушек. Причем, что немаловажно, эта ситуация «напрягала» не только и не сколько активистов из маори, но и активных граждан и специалистов из числа потомков британских переселенцев (хотя в нашем представлении они все должны быть колониальные колонизаторы, радующиеся уничтожению коренных малых языков ради унификации и удобств от единообразия по их образцу и подобию).
И вот в 1982 году было опробовано решение — был организован детский сад по принципу «языковое гнездо». В него набрали работать только бабушек-дедушек, свободно разговаривавших на маори, ну и каких-то единичных людей из поколения родителей детей, что все же умели свободно общаться. Почти все дети непосредственно дома с родителями общались на английском, другого языка их родители и не знали. В языковом гнезде детей не учили языку маори, нет. С ними на языке маори просто взаимодействовали по всем вопросам — еда, игры, прогулка. Дети и не знали, что воспитатели знают их «родительский» язык, английский. В таком детском саду они пробыли до 6 лет, а дальше была самая обычная школа, английская.
До и после эксперимента велись статистические наблюдения о владении языком, об отношении к нему и престиже. Все они показали стабилизацию ситуации и медленный рост обратно.
А культура маори стала привлекательной и для англоновозеландцев! Естественно, на острове идет естественный процесс смешения коренного и пришлого населения, но вот ведь дело: англичан и ирландцев везде много, а особенными и ни на что не похожими в глобальном англосаксонском мире можно быть, если ты немножечко маори. И в повседневно-бытовую, не сугубо этническую, а гражданскую культуру новозеландцев стало проникать много чего из конкретно этнической культуры маори. Например, боевой и духоподъемный танец «хака» так хорошо лёг на регби, что теперь перед любым матчем команды «киви» поднимают себе дух вот так:
Обратите внимания, там есть рыжебородные ребята, видимо, без единого кусочка ДНК из Тихоокеанского региона. А «хака» для них – это что-то вроде песни «Туган Як» в исполнении Васили Фаттаховой для нас, не иначе. Только чуть поярче 🙂
Гнезда в России
Вообще-то, в России об идее «языковых гнезд» узнали довольно давно, а попытки практического применения были в среде финно-угорских активистов еще на заре 2000-х. Были примеры успешной практики, но в 2013 году было проведено заседание рабочей группы министерства регионального развития по вопросам российско-финляндского взаимодействия в сфере поддержки этнокультурного развития финно-угорских народов. Вот так результат совещания описывается в статье.
«Кроме того, на совещании были заслушаны результаты деятельности российско-финляндской рабочей группы (руководитель – О.Артеменко) с участием экспертов от российской и финской сторон по анализу разработанной и применяемой в Финляндии методики «языкового гнезда».
Рабочая группа, в частности, пришла к выводу о нецелесообразности применения данной методики в условиях российского полиэтнического общества и о необходимости развития концепции структурирования языковой среды».
Концепцию структурирования языковой среды по Артеменко мы примерно себе представляем, хотя выгуглить ее откуда-то, кроме как из этой статьи, не получается. Концепция, а точнее, прикрытые ей мотивы, видимо, и правда исходят из того, что языковые гнезда являются слишком эффективными методиками сохранения родного языка. Но давайте попытаемся сами догадаться, что тут может быть не так.
Почему отказались?
Скорее всего, эксперты декларируют вот что:
– языковое гнездо слишком эффективное, и в нем заложено условие, что до 6 лет только родной язык, дети, погрузившись в него, не будут восприимчивы к русскому языку в возрасте, когда он зайдет наиболее легко, в 3-6;
– а дома дети разговаривают тоже с родителями на родном, значит, вплоть до самой школы они не будут общаться со сверстниками других национальностей, предпочитая в играх и контактах детей, которых понимают лучше.
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
Скорее всего, эксперты недоговаривают, но думают следующее:
– языковое гнездо слишком эффективный институт, который реально вырабатывает привычку больших групп детей общаться друг с другом на родном языке и образовывать устойчивое сообщество, и он гораздо эффективнее семьи. И русскоязычная семья, в которой ребенок учится общаться и с родителями, и с остальным полиэтничным обществом на русском в сочетании с группой сверстников, которые не просто среда, а друзья и товарищи, кажется им опасным не с точки зрения языка, а идеологии. Дети пронесут из садика в школу и далее во взрослую жизнь большую привязанность и товарищество и к своей группе, и признакам своей группы, и именно из нее, а не из родительского языка, сформируют свою идентичность;
– не будем домышлять, что эксперты хотят полностью истребить и прикончить языки народов России. Но есть ощущение, что их цель в вопросах сохранения языков имеет четко обозначенный вес, и вес этой цели ниже веса целей «формирование положительного образа России» и «устранение потенциальных угроз создание разделения общества России по разным признакам». Если эти три цели соединить согласно их весу, то выйдет картина, что массовое владение языками народов России не видится как цель, а языковое многообразие должно быть, но выражаться немногочисленными группами, в общем, с превращением национальной культуры в субкультуру. Чтобы были ограниченные сельской местностью участки, где язык воспроизводился в среде неамбициозных людей, занятых традиционным трудом и собирающимся сохранить свой образ жизни и впредь. Куда можно привезти гостей, показать им, «как мы стараемся в сохранении их языка», намекнуть, что «нас не в чем упрекнуть». А вот если гости будут из числа представителей этой же национальности, но из мегаполисов, то вот их-то можно было бы и упрекнуть – чего это вы, отказались от образа жизни предков и корней, а если отказались и не совершаете сверхнапряжения для сохранения хотя бы своего языка в условиях мегаполиса, то чего недовольны и страдаете? Мы все сделали для сохранения языкового разнообразия, смотрите;
– поэтому они не предложили даже логичного для формальной причины их опасений варианта: «а давайте у нас дети из семей с родителями, разговаривающими с детьми на татарским или карельском, будут ходить в обычный национальный садик, где русский присутствует в соотношении как из реальной жизни, то есть, доминирует даже при наличие национальной языковой среды и занятий, а вот детей из семей, где разговаривают только на русском, мы отправим в группу «языковое гнездо», где воспитатели притворяются, что русского языка не существует и якобы не понимают его».
Языковое гнездо в Ведлозере – дети дошкольного возраста, которые изучают карельский язык. Источник фото: gazeta-licey.ru
«Вариант полной сегрегации мне не нравится»
Лично я был бы именно за вариант, от которого эксперты хитро уклонились, назвав заботой об интеграции то, что является чисто политической задачей. Вариант полной сегрегации «дети полностью татароязычных родителей еще и в садике ходят в татароязычное языковое гнездо, и русский язык встречают только в школе» мне не нравится. А вариант — дети из семей, где звучит русский язык или русский язык только и звучит, попадают на длительное время в окружение, где свои потребности можно реализовать, только сформулировав обращение на татарском, потому что иначе «типа» не поймут. Мне кажется, это вполне естественный способ дать тот навык, который также естественно осваивают татароязычные дети, попадая в непонимающее русскоязычное окружение, и потом почему-то не помнят ни про какой «травматичный опыт», видимо потому, что это происходит в таком раннем возрасте, когда человеку естественно подбирать ключи к человеческим языкам и это для него ни разу не травма. И да, тут я имею в виду не только русскоязычных татарских детей.
Вообще, когда вопрос касается дошкольников и младших школьников, в любом навыке система образования должна не подпитывать гиперразвитие навыка вроде раннего чтения, раннего спорта, ранней музыки и прочих способов потешить эго и самоуспокоение родителей. А, напротив, всегда помогать в выявленных пробелах. В способности же говорить на языках у нас все-таки перекос, имея возможность в равной степени освоить два языка, ребенок склоняется из этого равновесного состояния к использованию одного, известно какого, и вместо того, чтобы давать ребенку тут же как можно больше окружающего мира на другом языке, чтобы вернуть его в равновесие, система, напротив, усугубляет этот перекос, пытаясь более качественно и эффективно доносить до него все интересное именно на этом языке, к которому он пришел, как к первому. Это поведение неустойчивой системы. Устойчивая же система, зафиксировав перекос, начитает всегда работы по его устранению, и видя, что у ребенка один конкретный язык ускоренно развивается как первый, должна тут же погружать его в большее число условий, где нужен второй язык. Именно поэтому и нужно сочетать садики «языковых гнезд» с садиками «структурирования языковой среды».
«У них привычка между собой играть и решать вопросы на русском языке…»
У нас мало обращают на это внимание, но это та проблема, в которые отдельные общества уже заходили. Знание языка детьми и их охват занятиями татарского, их умение прекрасно понимать его в речи воспитателей и посторонних людей все еще не являются залогом выживания языка. Ирландия, в которой все охвачены изучением ирландского, но никто почти не разговаривает, тому пример. Я сужу и по своим детям, которые не могут формулировать по-татарски хоть сколько-нибудь сложные мысли, в той же степени, в какой способны понять. Все это связано с тем, что язык должен быть частью привычки общения между собой в какой-то группе и способом удовлетворения потребностей за пределами этой группы.
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
У детей, которые ходят в нынешние городские татарские садики с программой на базе «структурирования языковой среды» нет ни первого, ни второго. У них привычка между собой играть и решать вопросы на русском языке, с чего бы им, покинув садик, использовать татарский даже в общении, например, с сельскими детьми, для которых татарский все-таки первый, если те-то как раз привыкли в таких контактных ситуациях использовать свой русский, как второй. Но число таких сельских детей уменьшается из года в год!
Наше общество рано или поздно придет к пониманию, что вопрос пассивного владения татарским языком ничего не решает, если у всего общества русский язык – первый. И если не «языковые гнезда», то необходима среда, в которой, во-первых, детям для решения своих запросов необходимо будет учиться не только понимать татарский, но и формулировать на нем мысли. А для этого нужна будет такая среда, которая, что говорить, будет восприниматься как «искусственная», когда в принципе владеющие русским люди будут именно в присутствии детей постоянно пытаться «развести» их на разговор по-татарски во время их попытки удовлетворить свои потребности, направленные на развлечение и получение удовольствия. И это будет возможно только при очень высоком уровне понимания всех процессов сохранения языка всеми членами общества, включая тех, кто сам языком не владеет, и кого подобная практика может ввергнуть в дискомфорт, мысли о том, что в ходе реализации этой практики его ценность как члена общества может снизиться.
Запрет на сигареты
Недавно Новая Зеландия порадовала нас еще одним интересным подходом, который осуществлен впервые на планете. Речь идет о запрете продажи сигарет, но не для тех, кому младше 18 или 21 года, а… Кто моложе определенного года рождения, в данном случае 2009. То есть, будет тебе сейчас 21, а через десять лет 31 — курить тебе все равно не дадут. И это интересный подход, который призван лишить курение роли «инициации», признака взрослости и крутизны.
В описанной выше практике, когда в какой-то момент общество осознает ее неизбежность и решится, быстро встанет сугубо технический вопрос: хорошо, знающие татарский язык продавцы мороженого будут сперва обращаться к детям по-татарски, и только обнаружив непонимание, по-русски, но как быть с теми, кого сформировала другая среда, когда такой подход был не в ходу?
А в том то и дело, что нужен 20-летний план, наподобие финляндского, когда планомерно ввели по всему Великому Княжеству Финляндскому наглядную информацию и на финском, и на шведском, планомерно вводили образование в школе и повышали постепенно уровни образования, которое было доступно на финском.
Это важно хотя бы с точки зрения контролируемости и реализуемости плана, важно и с точки зрения постепенного привлечения к нему ресурсов. Например, мультипликационные студии получат заказ на контент для детей 3-6 лет и услуги, актуальные для детей 3-6 лет, будут зарегулированы в ближайший год (но и получат какую-то финансовую поддержку на реализацию этих требований, связанных с наглядной информацией, привычкой персонала общаться с детьми по-татарски). Тогда, как на создание мультфильмов в большом количестве для детей 6-10 лет и на приведение к требованиям наглядной информации у услуг, которые актуальны для детей 6-10 лет, есть еще 3 спокойных года, когда потихоньку эти требования можно реализовать. А тем временем готовятся требующие еще больше ресурсов сферы под этих же детей, но уже старших школьников и студентов. Соответственно, дав время на решение этих вопросов, можно позволить стабильно решить эти вопросы, сконцентрировав то, что нужно для поддержки татарского для определенного поколения к моменту, когда оно будет «дозревать» до этой поддержки. А не размазывать ее по всему, что есть, но так, что нигде этого недостаточно.
Разумеется, такой подход можно будет внедрить, когда в обществе прошла дискуссия и есть консенсус, что так и надо делать. Чтобы план реализовывался с той же поддержкой, как отказ от курения. А именно этой общественной дискуссией мы тут с вами и занимаемся.