Слева — Исмагил Шангареев, справа — Нурали ЛатыповФото из личного архива Исмагила Шангареева.

Что восхищало в татарах мыслителя эпохи Просвещения — диалог соавторов книги об исламе в творчестве русских и зарубежных писателей. Чтобы понять представителя иной культуры, стань им, взгляни на свой привычный мир его глазами. Шарль Луи де Монтескье, автор романа-трактата эпохи Просвещения «Персидские письма», дает понять, что основа для диалога религий есть. Столь неожиданный взгляд на философский роман — в дискуссии политика, философа, журналиста Нурали Латыпова и владельца группы компаний «ДАН», куда входит ресторан «Казань» в Шардже, Исмагила Шангареева.

ПРАРОДИТЕЛЬ  ЛИБЕРАЛИЗМА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИДЕОЛОГИИ КАК ПРОВОДНИК ИСЛАМСКИХ ЦЕННОСТЕЙ

Исмагил Шангареев: «Персидские письма» Монтескье оказались первым продуктивным диалогом, содержащим в себе удивительное сочетание различных точек зрения, ясно обозначивших встречу христианского Запада и мусульманского Востока. Это если говорить о локальном успехе во времени. Но! Если посмотреть на них с позиций того, что происходит в Европе сегодня, смысл произведения Монтескье приобретает совершено иную направленность. Нет Людовика XIV и его придворных, нет подавления инакомыслия католической церковью. Мир изменился, но проблема налаживания диалога христианского Запада и мусульманского Востока не просто осталась, но выросла до планетарных масштабов.

Что все-таки, по-вашему, послужило основой диалога Востока и Запада в «Персидских письмах»? Что было главным мотивом обращения Монтескье к исламским духовным ценностям?

В наши дни Европа и прежде всего Франция очень нуждается в продуктивном диалоге, налаживании мостов между различными культурами и религиозными конфессиями, говоря расхожим в сегодняшней России языком, духовными скрепами.  Вы полагаете, что «Персидские письма» Монтескье могут быть сегодня актуальны?

Исмагил Шангареев: Я бы сказал иначе: они должны быть востребованы. Европейцам надо искать пути продуктивного диалога с растущим мусульманским населением Европы. Я не говорю уже о беженцах, которые, как говорится, попали с корабля на бал. Это процесс, который требует наполеоновских масштабов мышления. Что касается «Персидских писем» — они как зеркало, в котором отражается время Монтескье. Однако в этом отражении не только прошлое, но и будущее, а правильнее сказать — попытка уникального диалога, в котором европеец Монтескье превращается в мусульманина Узбека. Вот, что здесь прежде всего ценно — метод! Чтобы понять представителя иной культуры, стань им, взгляни на свой привычный мир его глазами.  Вы полагаете, что Монтескье предвидел неизбежность синтеза столь разных культур и цивилизаций?

Нурали Латыпов: Что значит предвидел? Такой синтез имел место. Исламская наука буквально царила в европейских университетах. Алгебра аль-Хорезми, химия Ар-Рази, медицина Ибн Сины, философия Ибн Рушда. Все это было неотъемлемой частью европейской науки тех лет.

Монтескье выбрал самую больную тему, которая не была предметом научных диспутов и лекций. Он попытался взглянуть глазами мусульманина Узбека на сам дух христианства, который не несет в себе принципиальных противоречий с духовными смыслами ислама. Герой Монтескье мусульманин Узбек пишет: «Если присмотреться к религии христиан, в ней найдешь как бы зачатки наших догматов. Я часто дивился тайнам провидения, которое, по-видимому, хочет подготовить их этим к полному обращению. Я слыхал об одном сочинении их ученых, озаглавленном «Торжествующее многоженство», в котором «доказывается, что христианам предписано многоженство». В данном случае Монтескье имеет в виду реальный труд, вышедший в Лунде в 1682 году. Назывался он «Торжествующее многоженство, или Политическое рассуждение о многоженстве, сочиненное Теофилем Алетием и комментированное Афанасием Винцентом».

Шарль Луи де Секонда, барон Ля Брэд и де Монтескье (1689 – 1755)

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ДВУХ РЕЛИГИЙ — ОДНА ИСТИНА

Исмагил Шангареев: Узбек словно открывает в христианстве знакомые мусульманину вещи. «Их крещение, — пишет он, —  похоже на установленные нашим законом омовения, и заблуждаются христиане лишь в том, что придают чрезмерное значение этому первому омовению, считая его достаточной заменой всем остальным.  Их священники и монахи молятся, подобно нам, семь раз в день. Христиане чают попасть в рай и вкусить там наслаждения благодаря воскресению плоти. Они, как и мы, умерщвляют плоть и соблюдают посты, с   помощью   которых надеются заслужить божественное милосердие.  Они чтят добрых ангелов и остерегаются злых.  Они свято верят чудесам, которые бог творит через посредство своих служителей. Они, подобно нам, признают недостаточность собственных заслуг и необходимость иметь посредников между собою и богом».

 И вот очень важные слова «Я всюду нахожу здесь магометанство, хотя и не нахожу Магомета». В другом письме Узбек пишет: «Они скорее похожи на тех несчастных, которые жили во тьме язычества до того дня, пока божественный свет не озарил лик нашего великого пророка».

Вдумайтесь в эти слова, знак равенства поставлен. Монтескье устами мусульманина ясно дает понять, что основа для диалога религий есть. Более того, он далее ясно говорит о перспективах такого диалога: «Что ни делай, а истина прорывается и всегда пронизывает окружающий ее мрак. Наступит день, когда Предвечный увидит на земле одних только правоверных. Всесокрушающее время развеет и заблуждения. Люди с удивлением увидят, что все они осенены одним и тем же знаменем: все, в том числе и закон, станет совершенно; божественные книги взяты будут с земли и перенесены в небесные архивы».

Сегодня никого не удивишь рассуждениями об идеальных моделях, которые позволят понять механизмы функционирования реального объекта. Я еще в 80-х годах прошлого века упрощал ситуацию в своих экономических начинаниях — так, чтобы увидеть все скрытые возможности решения конкретной задачи в конкретных условиях. Скажу прямо: это был простой бизнес, но он требовал модифицировать мышление, находить все новые и новые нестандартные решения.

Современник автора «Персидских писем», известный философ Спиноза, считал, что мышление, модифицируясь, становится умом и волей. Движение, ум, воля, то есть весь воспринимаемый нами мир, — модусы.

БУЛГАРСКИЙ МИР КАК ГУМАННАЯ ФОРМА БЫТИЯ И ИЗЛИШНЯЯ ИДЕАЛИЗАЦИЯ ВОСТОКА

Нурали Латыпов: Монтескье сознательно или подсознательно создает модусы идеальной реальности. Когда необходимо углубиться в духовные сферы, он изящно отодвигает Узбека, давая слово «служителю пророков» Мегемету-Али, которой мыслит в иных категориях, тоне и стилистике. Так, обращаясь к Узбеку, он пишет: «Несчастные! Вы вечно заняты земными делами и никогда не обращаете взора на дела небесные; вы почитаете сан муллы, но не осмеливаетесь ни принять этот сан, ни следовать носящим его. Нечестивцы! Вы никогда не проникаете в тайны предвечного, ваша просвещенность подобна тьме преисподней и суждения ума вашего подобны пыли, поднимаемой вашими ногами… Ваша пустая философия — молния, предвещающая грозу и мрак: вокруг вас — буря, и вы носитесь по воле ветров».

Исламский мир Монтескье рассматривает как идеальный модус развития, для того чтобы указать на тупиковые пути западной цивилизации. Отсутствие культуры поведения на улицах, падение нравов, зверства инквизиции с благословения Рима, беспредметные религиозные споры и шараханья от истовой веры к неверию — все это и многое другое становится причинной глубокого потрясения мусульманина Узбека, который, узнав о зверствах инквизиции, только и может сказать: «Родная, возлюбленная страна, на которую солнце бросает свои первые взоры, ты не осквернена отвратительными преступлениями, от которых великое светило отворачивается, лишь только взглянет оно на мрачный Запад!» Или читаем в другом его письме: «Благословенна страна, обитаемая детьми пророков! Святая вера, которую принесли в нее ангелы, защищается собственной своею истинностью: ей нет нужды в насилии, чтобы процветать».

Все это очень точно передает те противоречия, цивилизационные нестыковки, которые реально существовали в эпоху Монтескье. Смущает только некая однобокость подхода, излишняя идеализация Востока.

Исмагил Шангареев: А для меня продуктивность такого подхода очевидна. Монтескье видит в исламе более гуманную форму бытия, нежели в христианстве, которое посредством папства становится основой того образа жизни, той культуры, которая вызывает у Монтескье презрение и сожаление. Да, он идеализирует исламский мир, но при этом опираясь на конкретные духовные смыслы и самобытную культуру. Это не просто идеальный модус, но отражение существующих реалий и тех несомненных преимуществ, которые Монтескье видел в организации мусульманских государств.

Нурали Латыпов: За основу берется арабский мир?

Исмагил Шангареев: Вот здесь я хочу вас удивить. За основу берется татарский мир. Мир булгар.

Казань тысячелетняя

Нурали Латыпов: Но ведь главный герой Узбек — перс из Исфагана?

Исмагил Шангареев: Так вот, персу из Исфагана Монтескье в письме своего другого героя — персидского посола в Московии Наргума — открывает ту истину, что «из всех народов мира, дражайший мой Узбек, ни один не превзошел татар славою и величием завоеваний. Этот народ — настоящий повелитель вселенной: все другие как будто созданы, чтобы служить ему. Он в равной мере и основатель, и разрушитель империй; во все времена являл он миру свое могущество, во все эпохи был он бичом народов».

 Далее Монтескье демонстрирует познания в победоносной истории: от непобедимых гуннов до татаро-монгольских завоеваний, от славных дней Чингисхана до султанов Османской империи. В этой исторической чехарде просматривается, однако, четкая логика доминанты татар, или, если хотите доминанты тюркских народов в пространстве исламского мира. От имени персидского посла в Московии Монтескье ведет целый рассказ о татарах: «Они властвуют над обширными пространствами, составляющими империю Великого Могола. Они владыки Персии, они восседают на троне Кира и Гистаспа. Они покорили Московию. Под именем турок они произвели огромные завоевания в Европе, Азии и Африке и господствуют над тремя частями света.

 А если говорить о временах более отдаленных, то именно от татар произошли некоторые из народов, разгромивших Римскую империю. Что представляют собой  завоевания Александра по сравнению с завоеваниями Чингисхана?»

Правда неожиданный поворот и в содержании «Персидских писем», и в нашей беседе, где речь шла о диалоге религий и культур?

РЕКА, НЕСУЩАЯ ОБМЕН ОПЫТОМ И ЗНАНИЯМИ

Нурали Латыпов: Мне этот поворот видится закономерным. Монтескье создает идеальный модус, противопоставляя его европейским реалиям, истории и религиозной жизни. В своем развитии этот модус параллельно с духовными и нравственными аспектами неизбежно упирается в то, что ученые называют этногенезом. Я не специалист, но полагаю, что это не мешает мне читать книги Льва Гумилева и совершенно четко понимать, почему тюрки многие столетия доминировали в исламском мире. И абсолютно прав Монтескье, писавший о татарах: «Этому победоносному народу не хватало только историков, которые бы прославили память о его чудесных подвигах. Сколько бессмертных деяний погребено в забвении! Сколько было татарами основано государств, истории которых мы не знаем!  Этот воинственный народ, занятый только своей   сегодняшней славой, уверенный в вечной своей непобедимости, нимало не позаботился о том, чтобы увековечить память о своих прошлых завоеваниях».

Исмагил Шангареев: Поразительно, как мыслитель эпохи Просвещения, создатель многих европейских и, кстати, российских законов, мог так искренне восхищаться татарами, живущими абсолютно ином измерении истории.

Полагаю, что мы сильно преувеличиваем степень культурных барьеров. Интеграция народов — как река, где-то быстрая, где-то медленная, но всегда несущая в себе обмен опытом и знаниями. И поэтому не стоит удивляться тому, как искренне восхищался Монтескье тем, что «когда татарский хан кончает обед, глашатай объявляет, что теперь все государи мира могут, если им угодно, садиться за стол», потому, что он «считает всех земных королей своими рабами». Сегодня трудно судить о том, что так восхищало в татарах мыслителя эпохи Просвещения, что побудило сделать ислам идеальным модусом развития. И пусть специалисты думают, что все это сатира, направленная против Людовика XIV и католической церкви.

Нам с вами важно слышать искренние слова мусульманина, написанные рукой Монтескье: «Благодарю всемогущего бога, который послал нам великого пророка своего […], за то, что я исповедую религию, стоящую выше всех человеческих интересов и чистую, как небо, с которого она снизошла». После этих слов позвольте мне закрыть удивительную книгу, которую я так часто сегодня цитировал — «Персидские письма» Шарля Луи де Секонда, барона Ля Брэд и де Монтескье, — и мысленно раскланяться с ним по всем правилам эпохи Просвещения.

Блог Исмагила Шангареева.
Размещается на платной основе