Самое большое татарское село в мире (население около 10 тысяч человек) с уникальным жизненным укладом находится в Пензенской области и носит название Средняя Елюзань. Феномен местности, где вера, религия, семейные ценности, любовь к родной земле и взаимопомощь – основа процветания и спокойствия, – интересует как журналистов, так и учёных.
Результатами своих многолетних социологических исследований жизни елюзанцев с читателями IslamRF.Ru делится старший научный сотрудник отдела этнологии Института истории АН РТ, директор Института социальных исследований и гражданских инициатив Лилия Варисовна Сагитова.

– Лилия Варисовна, скажите, как вы заинтересовались феноменом Средней Елюзани?

– Мое знакомство со Средней Елюзанью началось с того, что я прочла скандально известный материал в газете «Известия» («Семь мечетей пензенской Мекки» – Н.Г.) – это было в декабре 2005 года. Там была опубликована большая иллюстрированная статья, состоявшая из мифов и страшилок об этом селе и его жителях. В частности, автор публикации утверждал, что в Елюзани «окопались ваххабиты», «село практически бесконтрольное», что у населения на руках 800 единиц оружия, и оно представляет потенциальную угрозу для всей Пензенской области. Журналист писал о том, что жители села зажиточные, а источник их богатства – воровство нефти из нефтепровода и угон скота из сопредельных деревень. Конечно же, жители близлежащих сел знают и уважают своих соседей из Средней Елюзани, но вот остальное население Российской Федерации могло вполне поверить «свидетельствам» журналиста – «очевидца», так «убедительно» описавшего жизнь села и проживающих в нем мусульман. Вот так создаются мифы и страшилки о своих же гражданах, которые принадлежат другой культуре и исповедуют ислам.

Понятно было, что статья ложная и заказная. Это было ясно даже по тому, что ни о каком нефтепроводе в Пензенской области не может быть и речи, именно поэтому данная публикация пробудила у меня интерес к Средней Елюзани. Я решила своими глазами взглянуть на это село, и в августе 2006 года организовала свою первую экспедицию в Пензенскую область.

В селе нет гостиницы, и поэтому мне пришлось жить на квартире у местных жителей. Это дало прекрасную возможность увидеть жизнь сельчан изнутри в их повседневности. Здесь уже ничего не скроешь – все на виду. Картина, которую я наблюдала своими глазами, оказалась полной противоположностью тому, что было написано в газете. Елюзанцы – очень трудолюбивые люди, которые начинают свой трудовой день с пяти-шести часов утра; в селе нет ни пьяниц, ни курящих на улицах, ни одиноких брошенных стариков. Когда я вернулась в Казань, было ощущение, что побывала на другой планете.

– Каким образом складывалась успешность села?

– В 1970-1980-е годы прошлого века совхоз получил звание совхоза-миллионера: елюзанцы производили лук на экспорт, то есть зарабатывали валюту для советского государства. Несмотря на хорошие заработки в эпоху зрелого социализма, в селе всегда не хватало работы, поэтому местная администрация организовывала новые рабочие места: филиалы Пензенского часового завода, лампового, обувного и швейного производства. Сельчане трудились круглый год. Но и в таких условиях, они ездили на заработки за пределы села в уборочную страду, торговали своими произведенными продуктами. И вот эта трудовая культура, которая передавалась от поколения к поколению, сыграла роль амортизационной подушки в перестроечное время, когда разрушилась вся производственная структура села. Жители в тяжелейших условиях смогли найти формы и способы заработка для того, чтобы не только выжить, но и заложить фундамент для своего дальнейшего процветания.

– Это умение выживать можно назвать частью национального менталитета?

– По результатам предыдущих моих исследований и последнего международного проекта «От Колхоза к Джамаату», я пришла к выводу, что ключевую роль сыграла всё-таки религия и сложившиеся в течение длительного времени стереотипы поведения в семейной и трудовой сферах. Исламские ценности, передававшиеся из поколения в поколение помогли елюзанцам сохранить себя и село как целостный социум. Я убеждена, что именно благодаря исламу люди смогли не только выжить, но и найти себя в хаосе начала девяностых, когда всё вокруг буквально рушилось на глазах.

– Какова история духовной сферы жизни в Елюзани?

– История этого села, которое, кстати сказать, моноэтническое, татарское, представителей других национальностей там почти нет, показывает нам пример крепкого семейного традиционализма. Здесь всегда были большие семьи (от трех до десяти детей), крайне низкий процент разводов, трепетное отношение к старикам. И на сегодняшний день рождаемость в Средней Елюзани в два раза превышает смертность, чего не скажешь о российских селах. Ислам и семейный традиционализм подпитывали друг друга и помогали устоять в условиях давления советского атеизма и разрушения семейных ценностей. В архивных данных сохранились сведения, что в селе было четыре мечети, которые действовали в ранний советский период, а в брежневские годы официально работала одна мечеть, и вторая – неофициально. В них отправляли службы муллы и их авторитет на селе был так силен, что с этим приходилось считаться советской администрации. Никакие карательные меры не имели успеха, потому что у мулл была колоссальная социальная поддержка. Кроме того, молодежь еще в советские годы уезжала получать духовное знание в Бухару, несмотря на гонения советской администрации. Двое из них работают до сих пор – Адельша-хазрат Юнкин и бывший муфтий Пензенской области – Аббас Бибарсов. Дети также с детства впитывали исламские ценности от бабушек и дедушек – ходили с ними в мечеть, сторожили обувь. Подрастая, они активнее включались в исламские практики – почти все мои пожилые информанты с детства держали уразу, за что получали порицания в школе. Да, не всегда совершался пятикратный намаз – работающее население в силу специфики труда в советском совхозе не могло совершать молитву в служебное время. Но елюзанцы старшего поколения всегда читали намаз дома, и они, в свою очередь, воспитывали детей в духе ислама и религиозных моральных ценностей.

– Столь упорное сохранение традиций связано ли на ваш взгляд с тем, что село географически расположено не в татарском и не в мусульманском регионе?

– Да, я думаю это тоже имеет значение. Ученые доказали, что в инокультурном окружении происходит бOльшая кристаллизация культурной идентичности группы. Так те, кто уезжал учиться, например, в Пензу, всегда помнили, что они – елюзанцы и выделяли свою отличительность: «мы стремились быть в первых рядах и в учебе, и в труде и в моральном отношении», – рассказывали мне мои информанты. В качестве очень интересного факта я также отмечаю то, что все, кто уезжал из села на учёбу, затем непременно возвращались в Елюзань. Мы знаем, что в советское время люди бежали из села в поисках более комфортных условий, а также стабильного и более высокого дохода. Здесь же большинство уезжали получать именно нужные для родного села специальности агротехников, ветеринаров, учителей, врачей и медсестёр, чтобы вернуться в него и быть полезными именно там.

– С какими трудностями сталкивались верующие елюзанцы в советский период?

– Примечательно, что даже в советское время все дети в Средней Елюзани в той или иной степени соблюдали мусульманский пост – уразу. Естественно, школа должна была как-то реагировать и бороться с этим явлением. Дети в это время снимали пионерские галстуки как элемент враждебного безбожия и греха и прятали их в карманы, а то и вовсе вынуждены были пропускать уроки под предлогом болезни.

Реакция со стороны школы была неоднородной: с одной стороны были ярые приверженцы атеистических установок и они боролись с уразой в школе, порицая постящихся детей на собраниях, вывешивали их фотографии на «досках позора» и на страницах стенгазет. Однако наряду с ними были и учителя, которые покрывали своих верующих учеников. Так одна приезжая из Казани учительница Накия апа рассказывала мне в интервью, что во время уроков, когда наступало время разговления, она просто выходила из класса под предлогом срочно возникших дел. Это был своеобразный элемент негласного сопротивления. Некоторые учителя и сами постились, однако, разумеется, скрывали это. И даже в сталинское время, когда можно было попасть под репрессии и в тюрьму, люди находили возможность не выходить на работу в уразу. Причём административные работники в самом селе принимали участие и в похоронных, и в свадебных обрядах, и в других религиозных практиках. Более того, они находили способы отстаивать мечети, когда их пыталась закрыть под разными предлогами советская власть. В 1930-е годы в Елюзань привезли солдат и милиционеров, чтобы загрузить в здание мечети удобрения. Местные жители ночью выгрузили удобрения из мечети, за что последовали санкции со стороны областной администрации – людей наказывали и штрафовали.

Таким образом, сложилась и сохранялась определённая исламская автономия и сопротивление. Поэтому современный очень активный и бурный процесс реисламизации имеет под собой такие крепкие корни.

– Как сейчас выглядит мусульманское общество в Елюзани?

– На сегодняшний день в селе девять мечетей, и десятая находится в процессе строительства. В разной степени все жители села являются исполняющими мусульманами. Есть очень активная часть населения, которая живёт полностью по шариату. Женщины ходят как в полном хиджабе, также есть и те, кто носит юбки ниже колена, однако большинство всё-таки покрывает голову хотя бы косынкой. В этом смысле там плюрализм – терпимость к разной степени включенности в исламские практики. Но количество тех, кто одевается в соответствии с шариатом постепенно увеличивается. Девушки видят пример стабильной семьи, где муж является надежной опорой, где, дети и старшее поколение гармонично уживаются друг с другом, где соблюдаются моральные нормы и ценности. Стоит отметить, что процент домохозяек в селе не так высок, и мусульманки здесь социально активны. Например, в одной семье, где я брала интервью муж – имам мечети, а жена – врач-стоматолог, работает в частной стоматологической клинике.

Елюзанцы поддерживают активные связи с Татарстаном, часто приезжают в Казань, Набережные Челны, Альметьевск и другие города. Привозят сюда произведенные у себя халяль-продукты, активно включаются и в культурную жизнь республики. Мусульманская идентичность не является барьером для общения и экономической активности в других российских регионах.

– Лилия Варисовна, скажите, пожалуйста, что вы вкладываете в понятие «исламская глобализация», которое употребляете в своих работах?

– Исламская глобализация – это понятие, которое подразумевает влияние зарубежного мусульманского востока на европейские страны и постсоветское пространство. Сначала в 90-х к нам приезжали миссионеры и учителя, а затем появилась система грантов, когда уже наших молодых людей приглашали на учёбу в такие страны, как Саудовская Аравия, Египет и т.п. Закономерно, что елюзанцы, для которых ислам всегда имел ценность, активно использовали самые разные возможности получения духовных знаний. Молодежь ехала учиться как в российские исламские учебные заведения, так и в зарубежные. Понятно, что те, кто глубоко изучил религию, а затем вернулся в село и столкнулся с далеко не привлекательной действительностью, социальной и экономической нестабильностью, решили, что традиционный ислам старшего поколения, претерпевший влияние советского режима, потерял свою эффективность. Выходом виделось следование арабской модели ислама.

Поэтому закономерно возникла ситуация конфликта между представителями «старого» и «нового» ислама. Дело в том, что тот, скажем так, «народный» ислам, который был с такими усилиями сохранён в селе, имел множество несовпадений с тем «истинным» исламом, который привезли с собой те, кто уезжал обучаться в зарубежные исламские университеты. Приехавшие начали критиковать: то неправильно, это неправильно, нельзя проводить поминки, нельзя посещать могилы и т.д. Это был период неофитства и даже, пожалуй, юношеского максимализма, когда те страны, в которых побывали молодые люди, идеализировались, а уклад жизни в родном селе, а особенно в нашей стране в целом, воспринимался критически. Представители «новых» имамов были убеждены в том, что основа порядка в тех странах, где они побывали – это как раз тот самый «правильный» ислам. И если использовать этот самый «правильный» ислам, то можно навести порядок и у нас. Так, например, в 90-е годы многие россияне тешили себя иллюзиями, что с наступлением демократии жизнь в нашей стране станет такой, как на Западе. В Елюзани в то время «молодые» имамы стремились наставить односельчан на «путь истинный», и община разделилась на их сторонников и сторонников прежней традиции.

– Как был разрешён конфликт между представителями «нового» и «старого» ислама?

– Опираясь на своё исследование, которое носит лонгэтюдный характер: экспедиции в Елюзань у меня были и в 2006, затем в 2009, 2010 и 2011 годах; я вижу сближение двух прежде противоборствующих точек зрения. Если раньше представители «нового» ислама в селе, например, даже не слышали про деятельность и труды татарских богословов, таких как Шигабутдин Марджани, Каюм Насыйри, то сейчас они активно изучают наследие именно татарской теологической мысли, а один из имамов пишет диссертацию по Ризаэтдину Фахретдину. Планомерно произошло сближение поколений и точек зрения – молодые люди отошли от своего максимализма, а пожилые готовы учиться у молодых.

Здесь можно отметить заслугу в сближении противоборствующих позиций и местной администрации. В наиболее острый период конфликта именно её усилиями было проведено собрание, на которое пришли все стороны, и произошла открытая дискуссия. Постепенно конфликт был урегулирован.

– Какие у вас дальнейшие планы в области исследования села?

– Сейчас я готовлю издание книги о Елюзани по результатам своих исследований. Мне было бы интересно наблюдать и дальше, куда будет двигаться процесс исламизации. Также хотелось бы подробнее рассмотреть в динамике экономическое положение села. Сейчас мы наблюдаем, что оно в этом отношении вполне успешно. Однако по мере того как набирают влияние транснациональные корпорации, крупный торговый бизнес, которые представляют конкурирующую силу, важно исследовать, как сельский бизнес будет адаптироваться к новым условиям рынка.

– Какой опыт татарским сёлам может предложить пример Средней Елюзани?

– Я много размышляла об этом, поскольку сейчас Елюзань настолько блестящий успешный проект, особенно в сравнении с тем, о чем пишет, например, социолог Никита Покровский из Высшей школы экономики. Он исследует русские сёла в контексте глобализации. Его примеры свидетельствуют о том, что село в русских областях утрачивает свою агрономическую функцию и постепенно становится зоной рекреации для горожан мегаполисов – Москвы и Санкт-Петербурга. То есть богатые горожане покупают дома в сельской местности, выстраивают необходимую инфраструктуру, однако сельское хозяйство там попросту сходит на нет. Ожидается, что эта тенденция будет усиливаться. А вот рассматриваемое нами татарское село – образец успешного сохранения аграрного сектора России. Это не только пример, но и, по сути, спасение отрасли для нашей страны. Здесь встаёт вопрос о том, каким образом брать пример и что именно заимствовать, ведь, как говорится, «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Но правдивая достоверная информация об этом уникальном селе, я думаю, несомненно, вдохновляла бы людей уже просто своим примером и побуждала бы их что-то переосмыслить в своей жизни и сорганизоваться самим для позитивных преобразований. В целом можно сказать, что феномен Средней Елюзани сформировала совокупность таких факторов, как трудовая этика, экономическое поведение, отношение к семье и к религиозные ценности.

“islamrf.ru”.