ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТНОШЕНИЕ ШАЙМИЕВА И МИННИХАНОВА К РЕЛИГИИ, КАКОВЫ ИСТИННЫЕ ПРИЧИНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ ТЕРАКТОВ В КАЗАНИ, ЧТО ТАКОЕ «ТРАДИЦИОННЫЙ ИСЛАМ» И ЧЕМ ОПАСНЫ РАДИКАЛЬНЫЕ ИСЛАМСКИЕ СЕКТЫ. ЧАСТЬ 1-Я

Фактически полгода Татарстан жил без муфтия – после известных событий 19 июля Ильдус Файзов так и не смог выйти на работу. По мнению ректора Российского исламского института Рафика Мухаметшина, республике нужен был муфтий и поэтому перед Файзовым стоял выбор – выйти на работу либо уйти… О том, как это повлияло на мусульманскую умму республики, какими будут главные задачи нового муфтия, а также что такое «традиционный ислам» и «ваххабитский холдинг», Рафик Мухаметшин рассказал в ходе интернет-конференции «БИЗНЕС Online».

«НАСТУПАЕТ САМЫЙ СЛОЖНЫЙ ЭТАП – РАЗГРЕСТИ БОГОСЛОВСКИЕ ПРОБЛЕМЫ»

– Рафик Мухаметшович, после ухода Ильдуса хазрата Файзова с поста муфтия Татарстана неожиданно для широкой публики возникла кандидатура Камиля Самигуллина. Первый же вопрос, который напрашивается: Камилю хазрату всего 27 лет, не маловато ли это для муфтия?

– В 27 лет и федеральными министрами люди работают… Возраст в какой-то мере играет роль, особенно в духовной сфере, но я бы не сказал, что ключевую. Появление муфтия никогда не бывает случайным, и личность его – как зеркало наших проблем, проблем мусульманской уммы. Это уже четвертый муфтий за последние годы, и появление каждого из них вполне закономерно, я считаю.

Первый муфтий Абдулла хазрат появился, когда религия и национальное движение были как единое целое, и поэтому он является воплощением даже больше национального движения, чем духовного возрождения. Можно сказать, что само время его выдвинуло на этот пост, потому что Татарский общественный центр (ТОЦ) поднимал вопросы национального самосознания, и его появление было вполне закономерно.

Но потом время подобных национальных «тусовок» ушло, поскольку надо было выстраивать мусульманское сообщество. Я считаю вполне закономерным появлением в это время Гусмана хазрата. И за 12 лет он выстроил эту систему, причем, она оказалась вполне крепкой с точки зрения институционализации. Все институты появились, и они работали, в отличие от других регионов. Но к концу его «правления» на первый план вышла богословская проблема. И это, считаю, тоже закономерно. Нельзя ставить в вину Гусману хазрату, что он другим занимался: все считали, что возвращение ислама – это очень важно, а в какой форме он вернется – этот вопрос был второстепенным. Думали примерно так: ислам един, пусть он возвращается, а потом видно будет…

Но оказалось, что все намного сложней. Не было какого-то богословского правового пространства. И появление третьего муфтия в какой-то мере было с этим связано. Когда пришел Ильдус хазрат Файзов, он озвучил: у нас есть ханафитское богословское правовое пространство, и выбора особо-то у нас и нет. Теоретически выбирать можно, но практически нельзя, потому что если выбирать новый мазхаб (богословская правовая школа в исламе – ред.), то, значит, надо отказаться от многовековых традиций, надо создавать новые мировоззренческие установки. Но это невозможно! Потому что это означает, что надо создать совершенно новое мусульманское сообщество. Это и невозможно, и не нужно.

То есть третий этап – это появление богословского правового пространства. Ильдус хазрат это озвучил, но, к сожалению, получилось так, что он ушел по состоянию здоровья. Действительно, республика полгода была практически без муфтия, что многих раздражало, многие были этим озабочены, в том числе и власть. Власть и должна быть озабоченной первой фигурой в духовной умме! И многие религиозные деятели, куда бы мы ни приезжали, спрашивали – где муфтий? И Ильдус хазрат прекрасно понимал, что надо либо вернуться к работе, либо уйти. Он посчитал, что по состоянию здоровья в полную силу работать не сможет, и сделал выбор. Я считаю, что в этом вопросе на него не было никакого давления.  И президент России Владимир Путин, когда приезжал в Булгар, говорил, что надо выходить на работу – легче будет. Но по состоянию здоровья так и не получилось.

Сейчас наступает четвертый этап, может быть, самый сложный – разгрести многие богословские проблемы, которые постоянно возникают.

«КАМИЛЬ ХАЗРАТ – ОДИН ИЗ САМЫХ ПОДГОТОВЛЕННЫХ ИМАМОВ»

– Вы считаете, Камиль Самигуллин справится с этой задачей?

– Камиль хазрат, может быть, человек малоизвестный журналистам, но вообще он – известная и уважаемая фигура в религиозной сфере, особенно в Казани. Он пришел, когда Ильдус хазрат стал муфтием, и возглавил издательский отдел ДУМ РТ. И много книг они подготовили, правда, мало еще издали. Камиль хазрат является нашим студентом – завершает учебу в этом году. Мы часто с ним общались, у него много планов по поводу изучения богословского наследия. С богословской точки зрения Камиль хазрат, пожалуй, один из самых подготовленных имамов в Татарстане.

– Вы сказали, что в этом году Камиль хазрат заканчивает ваш вуз, а где он учился до этого?

– Он учился в медресе «Мухаммадия», затем – в Дагестане, потом в медресе в Турции. Он прошел хорошую школу традиционной мусульманской системы обучения, при которой ученик проводит большое количество времени с учителем, источником религиозных знаний, иногда и живя у него в доме. Когда мы говорим о религиозном образовании, мы говорим об отношении учителя и ученика. В исламе это важно. Можно опираться на какие-то современные технологии, но если нет этой части… А Камиль хазрат это прошел, что говорит о завершенности богословского образования с точки зрения духовного очищения.

– Какое образование он получил в Турции? 

– Турецкое медресе, где он учился, это традиционный для татар ханафитский мазхаб. Ничего такого, что выходило бы за пределы наших традиционных представлений в исламе, в этом образовании нет.

«НЕ ДУМАЮ, ЧТО ВОЗРАСТ МУФТИЯ СТАНЕТ ПРЕГРАДОЙ В РАБОТЕ»

– Очень многие имамы в РТ – это люди уже не молодые. Как он будет с ними работать?

– Здесь я вообще никакой проблемы не вижу! Есть и молодые имамы, мухтасибы, и все прекрасно работают. Например, в Бугульме работает наш выпускник Рустам хазрат, и к нему все относятся очень уважительно. Здесь вопрос в человеческих качествах, в том, как он будет организовывать свою работу. Дело совсем не в возрасте. Даже имамов – первокурсников нашего вуза чуть ли не  на руках носят, как, к примеру, в Нурлатском районе. Потому что они больше знают, они преподают и всё делают искренне. Можно сказать, во многих деревнях их работа – глоток чистого воздуха. Там уже устали от бездуховности.

Поэтому я не думаю, что молодой возраст муфтия станет какой-то преградой в его работе. Тем более, ведь и пожилые имамы понимают, что они знают меньше, что будущее – за молодыми. Мы же уже сколько говорим, что ханафитский мазхаб для современной молодежи, особенно для неформальной мусульманской молодежи, ассоциируется с «бабаизмом», то есть с совокупностью обычаев и обрядов. Надо преодолеть этот стереотип! Это, можем быть, одна из самых главных проблем сегодня. И мне кажется, наша молодежь не радикальна, как о ней порой говорят, нет, она открыта для дискуссий, для восприятия и других ценностей.

СОВРЕМЕННОМУ МУФТИЮ ПРИДЕТСЯ СОВМЕЩАТЬ МНОГИЕ КАЧЕСТВА

– А кто такой муфтий сейчас, и каким он должен быть – это менеджер, идеолог, духовный лидер? Ведь в исламе нет жесткой структуры.

– Современному муфтию придется совмещать все эти качества – это и менеджер, и психолог, и идеолог, и богослов… До революции в России было полноценное татарское мусульманское сообщество со всеми атрибутами, и муфтии, в основном, выстраивали отношения уммы с государством, зная изнутри проблемы мусульманского сообщества. Мусульманское сообщество тогда, может быть, и не нуждалось в глубоких богословских знаниях муфтия. Теперь ситуация иная – мусульманское сообщество довольно аморфное. Хотя духовное управление нигде догматически не прописано, но такая структура нужна.

И приоритеты время от времени меняются. В течение прошедших десятилетий достаточно много внимания уделялось возрождению религии, возвращению к исламу в целом, и в первую очередь – возрождению материальной составляющей. И Гусман хазрат находил инвестиции для строительства мечетей, для чего даже выезжал за рубеж.

– Наверное, он, в первую очередь, был менеджером?

– Да, он был хорошим менеджером. Но это была эпоха строительства мечетей. И появилось 1300 мечетей! Но стены мечетей нуждаются в духовном наполнении, на содержание которого поначалу довольно-таки мало обращалось внимания – главным считалось вернуться к исламу вообще, был важен сам факт возрождения религии. Однако возникли богословские, теологические проблемы, решать которые предстоит новому муфтию. Конечно, пока остается только гадать, какие у него организаторские способности. Но он очень мобильный, адекватный, очень искренний. И его искренность подкупает. Думаю, у него есть все предпосылки, чтобы стать лидером. Но как он сможет их реализовать, покажет время.

«СПИСОК КАНДИДАТОВ НЕ ТАКОЙ УЖ БОЛЬШОЙ»

– На ваш взгляд, кто еще мог бы быть кандидатом на пост муфтия из действующих имамов? Какие еще кандидатуры рассматривали (интернет-конференция состоялась до определения кандидатов на выборы муфтия – прим. ред.)?

– На самом деле список кандидатов не такой уж большой. Рассматривали кандидатуру первого заместителя муфтия Абдуллы Адыгамова, но к нему были претензии: исполняя обязанности муфтия, он мог бы показать себя, но этого не произошло. Рассматривалась кандидатура имама мечети «Сулейман» Илдара Баязитова, у которого есть огромный плюс  – он занимается социальным служением, что очень слабо представлено в традиционных конфессиях  – и в православии, и в исламе. Он активно работает с людьми с ограниченными физическими возможностями, ведет три сайта в интернете. Но богословская составляющая его деятельности, может быть, вызывала вопросы. Кандидатура проректора РИУ, председателя совета улемов Рустема Батрова тоже рассматривалась. Здесь основная претензия – недостаточное знание татарского языка: как он будет общаться с уммой?

– А Фарид Салман?

– Фарид хазрат Салман был очень яркой фигурой в 90-е годы, сегодня часто выступает в качестве эксперта, но он, можно сказать, вне уммы, вне мусульманского сообщества Татарстана, поэтому его кандидатуру никто особо и не рассматривал.

– Как вы относитесь к экс-имаму мечети Кул-Шариф Рамилю Юнусову? Его ведь воспринимают неоднозначно…

– Да, Рамиль хазрат  – фигура неоднозначная, хотя он – один из лучших профессиональных проповедников. Его проповеди логически выстроены, он и материал преподносит интересно. Но его проповеди немножко оторваны от реальной действительности, что ему и ставилось в вину. Естественно, это никакой не радикализм, никаких призывов у него не было. Он проповедовал общеисламские ценности, но эти ценности должны иметь привязку к нашим традициям. Вот этого компонента, очень важного на современном этапе, у него не было. Именно поэтому к нему было много вопросов.

Вопрос в том, что молодой человек, слушая проповедника, который говорит правильные вещи, и у которого нет никаких призывов, начинает логически рассуждать таким образом:

мои предки – мусульмане, но я о них ничего не слышал, а наши традиции второстепенны… И пошло – поехало! И можно выстроить образ мусульманского маргинала, который не нуждается ни в каких традициях.  То есть здесь появляется почва для маргинализации, хотя никаких прямых призывов нет.

– А в чем причина непонимания между Ильдусом Файзовым и Рамилем Юнусовым?

– Дело в том, что Рамиль хазрат по своей сути – одиночка. У него и с Гусманом хазратом отношения нельзя было назвать ровными. Рамиль хазрат понимал, что он значит для мусульманской общины. Думаю, причина разногласий лежит в идеологической плоскости.

– Рамиль хазрат нашел себе применение сейчас?

– Пока нет, насколько я знаю.

«РОЛЬ ГОСУДАРСТВА ДОЛЖНА БЫТЬ БОЛЕЕ ЗАМЕТНОЙ»

– В Татарстане много общин, которые находятся вне структуры ДУМ?

– Нет, таких мало. Правда, в последнее время появились частные мечети и молельные комнаты, которые строят бизнесмены, но их тоже не больше 15-ти. Проблема ислама в том и заключается, что иерархия догматически не прописана, и этим, к сожалению, злоупотребляют. Казалось бы, духовные управления мусульман не имеют права создавать первичные организации – это не демократично, но смысл-то в чем? Вне централизованной структуры организации не смогут решать проблемы мусульман. В России 80 духовных управлений, и я не могу сказать, что это благо. Следуя букве закона, и в Татарстане можно было бы создать два – три – четыре духовных управления, ну, а смысл? Считаю, это – удовлетворение определенных амбиций и внесение раскола. Кстати, Валиулла хазрат писал об этом.

Поскольку в исламе нет деления на конфессиональное и светское, конфессиональная роль государства должна быть более заметной. Потому что нет выстроенных определенных структур самого ислама. Но ведь кто-то же должен регулировать эти процессы! Без институционализации тоже нельзя. В исламских странах, например, в Саудовской Аравии есть министерство по делам религий, которое занимает ведущее положение в государстве и решает многие конфессиональные вопросы. А ведь это, по сути, светская структура. То есть даже в Саудовской Аравии вопросы ислама решает государство. Поэтому проблема выстраивания конфессиональной политики в исламе очень актуальна. Хотя кто-то может трактовать это как вмешательство в дела религий. Но по-другому как строить структуру?

– Как вы считаете, реально в России создать единый муфтият? Некоторые считают это средством решения многих проблем…

– Теоретически в исламе всё можно, потому что догматических предписаний никаких нет – может быть и единая централизованная структура. Но практически это сделать невозможно, поскольку, например, на Кавказе ислам другой, и мазхаб другой. Даже Сталин не стал объединять ислам: в 1943 году он создал четыре духовных управления. Для чего, интересно? Разделяй и властвуй? Но ведь и в царской России единого мусульманского центра не было.

– Как вы думаете, кто и на кого сегодня больше влияет – власть на религию или наоборот? Многие считают, что идет клерикализация общества, что власть слишком смыкается с религией. Как считаете, есть такая проблема?

– Что касается ислама, считаю, проблема  – в выстраивании правильной конфессиональной политики.

«ПРОБЛЕМЫ ВЫШЛИ ЗА ПРЕДЕЛЫ МУСУЛЬМАНСКОГО СООБЩЕСТВА»

– Что значит – правильной? Эта политика в нашей республике не выстроена?

– Я не могу сказать, что она уже окончательно выстроена. Например, июльские события  очень наглядно показали, что проблемы вышли за пределы мусульманского сообщества. Поэтому власти уже не могут ссылаться на то, что религия отделена от  государства. Я часто встречаюсь с интеллигенцией, с директорами школ и понимаю, что эта проблема – общая. Я спрашиваю у учителей – вы встречаетесь с имамами, а почему не задаете им вопросы про традиции наших предков? Мне кажется, имамов надо наталкивать на то, чтобы они больше рассуждали об этих проблемах.

А на самом деле, сегодня это общая проблема – и творческой, и научной интеллигенции. Но, к сожалению, многие проблемы мусульманского сообщества России, как это не парадоксально, связаны, может быть, с отсутствием мусульманской интеллигенции. Считаю, на уровне мусульманской интеллигенции надо ставить, обсуждать и решать важные для всех вопросы. Сегодня эти проблемы возникают, и власть пытается их решать на уровне мулл, но мулла есть мулла – он не может решать сложные богословские вопросы.

Что касается клерикализации общества, то по поводу православия и всей России судить не берусь, но относительно мусульманства считаю, что в Татарстане этого нет. Многие сегодня озабочены тем, что надо выстроить структуру. Но как это сделать? В исламе это сделать очень сложно. Но отдать всё на откуп исламу и сказать «решайте сами» тоже нельзя.

Время политики типа «моя хата с краю» прошло, потому что молодежь-то – наша общая. У нас появилась исламская молодежь, и важно понимать, кто они такие, потому что рано или поздно религиозные мысли молодых людей упираются в такие основные представления, как что такое Родина, народ, нация, что такое традиции, культура… И получается, что для молодого мусульманина всего этого нет! У него есть вера, он живет по Корану, а остальное всё вторично. А что потом делать с такими, если их не волнуют проблемы патриотизма, проблемы Отечества? Что с ними будет делать общество, ведь молодой мусульманин живет в социуме?.. Считаю, это и проблема общества, в том числе.

– В чем отличие Минтимера Шаймиева и Рустама Минниханова в их отношении к умме, к религии вообще?

– Думаю, принципиально курс не отличается.

«ЛЕТНИЕ СОБЫТИЯ –  ЭТО РЕЗУЛЬТАТ БОГОСЛОВСКИХ РАЗНОГЛАСИЙ»

– Как вы оцениваете летние события прошлого года, когда в Казани было совершено нападение на священнослужителей  – это какой-то частный случай или влияние извне?

– Конечно, до мелочей мотивацию мы не узнаем, но какую-то логическую закономерность в этих поступках выстроить можно. Когда к власти в Духовном управлении пришел Ильдус Файзов, стало понятно, что одна из проблем – это определение богословского догматического пространства. За годы формирования мусульманского сообщества в Татарстане было видно, что этого пространства нет – было какое-то абстрактное пространство: были мусульмане, в мечетях работали имамы, которые придерживались совершенно разных представлений. Но это долго не могло продолжаться.

Когда пришел Ильдус хазрат и объявил, что мы придерживаемся хатафитского мазхаба, это было воспринято довольно негативно – трактовали как покушение на свободу мысли. Но по отношению к имамам это было однозначно справедливое требование – они должны жить по уставу. А многим это не понравилось, поскольку они привыкли поступать так, как хотели. И эти требования муфтия рассматривались как преследование мусульман. На самом деле никакого преследования не было, но богословские разногласия были довольно жесткими.

То, что сменили несколько мухтасибов, – это тоже было вполне естественно: новый муфтий набирал новую команду. Придет другой муфтий, и тоже будет набирать свою команду. А как же иначе? Я, когда стал ректором, тоже пригласил людей, которые меня понимают.

Летние события –  это результат богословских разногласий, но нельзя сказать, что это проблема только Татарстана – в других регионах обстановка намного хуже. Думаю, все эти разногласия – это проблемы роста.

– Не верится, что из-за богословских разногласий могли взорвать муфтия…

– Часть людей сегодня зомбирована в идеологическом смысле, они как зашоренные –  ничего не видят вокруг.

– Считаете, внешнего фактора не было? Это наши доморощенные террористы?

– Все прекрасно понимают, что делал Валиулла хазрат – я имею в виду его издательскую деятельность. Думаю, люди, которые внимательно следили за развитием российской уммы, за издательской деятельностью Валиуллы хазрата, понимали, что для определенной части он представляет опасность. Ведь он издавал книги миллионными тиражами, и ему не было конкурентов в этом пространстве. Но сейчас мне трудно судить, внешний ли это след. Но те, кто это совершил, наверное, откуда-то вернулись… Это не нами выращенные кадры… Внешний след всё-таки тянется, хотя исполнителями были татарстанцы.

«ХИЗБУТ-ТАХРИР НЕСЕТ УГРОЗУ ЦЕЛОСТНОСТИ РОССИИ»

– Ваша оценка – насколько опасна партия Хизб ут-Тахрир, кто эти люди?

–  Безусловно, Хизб ут-Тахрир представляет определенную опасность, потому что выступает за создание халифата. А на месте чего создавать этот халифат?! То есть это покушение на российскую государственность. Надо создавать параллельное государство или взамен существующего? С этой точки зрения они несут определенную угрозу целостности России. А ведь, в принципе, в исламе никто и не настаивал на создании какого-то мирового исламского государства.

Партия всегда была на слуху, но мне не понятно, почему они активизировались после июльских событий прошлого года? Или внешний след всё-таки был?.. Правда, их активизация носит чисто внешнюю форму – проводят митинги, шествия. Но к чему они призывают? Ничего хорошего я в этом не вижу.

– Насколько массовой является эта организация?

– Думаю, не массовая. Они просто своими акциями обращают на себя внимание. Но сотня человек, думаю, есть.

«НЕЛЕГАЛЬНЫХ МЕДРЕСЕ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ»

– Расскажите о «нурсистах», которые активизировались в Нижнекамске и Набережных Челнах?

– Нурсисты тоже были на слуху в 2000-е годы. Это последователи турецкого богослова Саида Нурси, который жил в конце 19 – начале 20 века и писал богословские труды. Когда их запрещали, я не видел в их трудах особого призыва к экстремизму, у них не прослеживается политическая составляющая так явно, как у Хизб ут-Тахрир. Думаю, нурсисты оказались под запретом из-за факторов, связанных с Турцией. Их запретили, потом о них забыли…

Но в Набережных Челнах нурсисты традиционно были сильными. А внимание к ним вновь усилилось из-за того, что появились домашние медресе. Я не думаю, что там есть какой-то призыв к экстремизму, но наши правоохранительные органы насторожены потому, что это незарегистрированные медресе, и на дому можно научить чему угодно. Однозначно, таких нелегальных медресе не должно быть, потому что сейчас нет проблем с исламским обучением.

– А почему обострилось внимание к катакомбам файзрахманистов? Ведь и раньше все знали, что они есть…

–  Файзрахманисты всегда были, о чем знали и правоохранительные, и социальные органы.  Но, думаю, боялись их запрещать, потому что было бы много шума. Но после июльских событий, видимо, решили заодно и эту проблему решить…

Файзрахман хазрат – очень интересная фигура, один из известных религиозных деятелей. Таких у татар в 70-80 годы было только трое – чистопольский имам Муфлиханов,  Файзрахман хазрат Саттаров и Талгат хазрат Таджуддин. В принципе, из этих троих должны были выбирать муфтия. В 1980 году муфтием стал Талгат хазрат Таджуддин. А двое других, видимо, остались обиженными. Хотя к Файзрахман хазрату многие ходили учиться, поскольку он был образованным. В 80-е годы нельзя было найти кого-то более образованного. Может быть, его неудовлетворенные амбиции и стали причиной создания довольно странных сектантских групп. В философском плане это очень пёстрое учение, если его можно назвать учением. Какой-либо четкой логической структуры нет в его рассуждениях.

«У ВАХХАБИТОВ ЕСТЬ СВОИ, ТАТАРСТАНСКИЕ, ПОКРОВИТЕЛИ»

– Сейчас  в СМИ ходит выражение «ваххабитский холдинг», а что под ним понимается у нас в республике? И вообще – в Татарстане есть проблема ваххабизма, или это больше «страшилка»?

– Валиулла хазрат как раз этим был озабочен, это именно он взял в оборот это выражение. Думаю, под «ваххабитским холдингом» он имел в виду ваххабитизацию, когда это учение проникает в различные структуры власти и бизнес-сообщества. И он был озабочен тем, что у ваххабитов есть свои, татарстанские, покровители – в виде финансовой поддержки и административного ресурса.

Валиулла хазрат говорил, что в районах республики появляются главы администрации, которые административно поддерживают ваххабитов. У нас появились 15 – 17 частных мечетей, где в основном собираются салафиты и т.п. Эта проблема, в принципе, есть. Хотя, может быть, люди неосознанно делали это, а просто искренне помогали строить мечети.

– А сколько у нас салафитов? Насколько это большая угроза?

– Сложность здесь не в том, что их трудно подсчитать, а просто все смешано. Когда молодому человеку говорят, что он – салафит, он обижается, потому что таковым себя не считает. Может быть, в каких-то вопросах он придерживается ханафитского мазхаба, но некоторые мировоззренческие аспекты у него сложились под влиянием других учений. Поэтому богословская картина очень пёстрая – они считают себя ханафитами, считают себя правыми. Хотя в каких-то вопросах они совершенно не ханафиты. И в этом заключается основная проблема, которая осложняет работу с ними.

– Какую опасность это представляет для уммы, для республики?

– Думаю, что основная опасность заключается в радикализации. Под радикализацией я подразумеваю следующее: люди, оторванные от своих традиционных корней, придерживаются других ценностей, и они будут настаивать на формировании других ценностей. Что и является радикализацией, ведь чтобы формировать другие ценности, надо разрушить существующие! Когда общество займется пересмотром традиционных ценностей – это уже опасно.

По сути дела, это какая-то богословско-догматическая революция. А революции всегда были опасны. И проблема заключается именно в этом, а не в том, что они готовы сегодня взять в руки оружие. По-моему, у нас этого нет – ни подполья, ни религиозных банд-формирований. Они пока живут в мифическом, созданном ими богословском правовом пространстве, которое не всегда совпадает с тем, что мы хотим видеть.

Сегодня пересмотр ценностей уже идет в семье – если родители намаз не читают, их перестают уважать… И всплывать эта проблема будет, это однозначно!

ТРАДИЦИОННЫЙ ИСЛАМ – ЭТО МНОГОВЕКОВЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ЦЕННОСТИ

– В последние годы много ведется разговоров о традиционном исламе, который противопоставляется радикальному исламу, например, в лице ваххабизма, партии Хизб ут-Тахрир и пр. Не могли бы вы пояснить, что именно подразумевается под традиционным исламом? Иногда в сети интернет встречаются материалы, которые карикатурно представляют традиционный ислам как поминки по усопшим, отсутствие у мужчин бороды и пр. В чем же сущность традиционного ислама? (Диана).

– Под традиционным исламом чиновники и журналисты понимают совершенно определенные вещи – ханафитский мазхаб. Но многие говорят, что традиционного ислама нет, потому что ислам един. И совершенно уместно ставится вопрос: если есть традиционный ислам, значит, есть и нетрадиционный? А если ислам един, как он может быть нетрадиционным?

Но мне кажется, что термин «традиционный ислам» сегодня можно использовать, потому что уж очень много различных течений в мусульманстве – и ваххабизм, Хизб ут-Тахрир и т.д. Но традиционный ислам – это не только ханафитский мазхаб. В исламе есть четыре мазхаба, и они все являются традиционными. Мы не можем их противопоставлять, это было бы неправильно. Традиционный ислам – это те религиозные ценности, которые формировались на протяжении многих веков, и они сегодня используются у многих народов. А нетрадиционного ислама нет – за традиционным исламом начинается сектантство. Вопрос, в принципе, можно ставить так: традиционный ислам – это те нравственно-духовные ценности, которые в исламе формировались в течение многих веков.

–  Может быть, говоря о традиционном исламе, имеют в виду определенную местность, например, традиционный именно для Татарстана ислам?

– Но все равно возникает вопрос – а на Кавказе ислам не традиционный? Но и шафиитский мазхаб такой же традиционный, как и ханафитский. Поэтому, мне кажется, использование термина «традиционный ислам» применительно к отдельному региону некорректно и довольно опасно: получается, что мы себя противопоставляем другим. Если у нас традиционный ислам, значит, у других он не традиционный? Но у нас признаются четыре мазхаба, и все они одинаковы: ханафиты, маликиты, шафииты и ханбалиты.

«ПРАКТИКУЮЩИХ МУСУЛЬМАН НЕ БОЛЕЕ 10 ПРОЦЕНТОВ»

– Вы можете нарисовать некий портрет сегодняшнего мусульманина Татарстана? Много ли среди верующих представителей интеллигенции? Сколько у нас практикующих мусульман, которые хотя бы ходят в мечеть по пятницам? (Андрей Изотин).

– Портрет сегодняшнего татарстанского мусульманина дать довольно сложно. Социологические исследования на эту тему проводятся, например, в 2001 году мы проводили социсследование среди молодежи.  В то  время порядка 85 процентов татар считали себя мусульманами, 80 процентов русских – православными. Но практикующих среди них тогда было примерно 4 процента.

Пять лет назад фонд Гэллапа тоже проводил исследование, правда, они почему-то не разделили Татарстан и Дагестан. И у них получилось, что практикующих – 12 процентов, но если учесть, что это всё-таки Кавказ, то у нас было процентов пять. Сейчас практикующих мусульман, может быть, на уровне 7 – 8 процентов, но не более 10-ти. Конечно, многие рассуждают так: мои предки были мусульманами, и я тоже мусульманин. Это скорее на уровне национального самосознания. И это тоже неплохо: если хотя бы на этом уровне человек привязывает себя к традициям предков, то это является неким сдерживающим фактором, что на фоне радикализации очень хорошо.

Старшее поколение мусульман являются приверженцами традиционных ценностей. Поскольку у них уровень знаний низкий, то эти ценности понимаются ими довольно примитивно – на уровне обычаев и обрядов. Поэтому со стороны некоторой части мусульманской молодежи происходит процесс неприятия. Для современного молодого мусульманина традиционные ценности, может быть, вторичны, его больше привлекает общедуховная составляющая ислама. Поэтому выстроить целостную картину сегодняшнего мусульманина невозможно.

– Сколько сегодня среди мусульман молодежи? Половина?

– Думаю, да. Сегодня портрет мусульманского сообщества выглядит так: старшее поколение и молодое, а серединка отсутствует, потому что в советское время появилось поколение, которое никто уже не учил исламу.

«ЕСЛИ ВЕРУЮЩИЙ, ЗНАЧИТ, ДОЛЖЕН БЫТЬ ДУХОВНЫМ»

– Сегодня стало модным, что руководители страны и регионов посещают церкви и мечети, всё это делается публично, через СМИ транслируется на всю страну. Как вы считаете, в этом есть смысл для укрепления государственности? Или, может быть, руководители сами не ведают, что творят? Надо ли религию таким образом «скрещивать» с государством? (Андрей).

– В Татарстане первые лица нас особо не балуют посещением религиозных структур… (смеется). Рустам Минниханов бывает в мечети в праздники, а Минтимер Шаймиев был замечен только во время открытия мечети Кул-Шариф. Думаю, он специально не афишировал свои религиозные предпочтения, являясь руководителем региона. С другой стороны, что плохого в том, что человек ходит в мечеть или церковь? Если он верующий, значит, должен быть духовным.

– И посещение руководителем страны или региона культовых учреждений – это своеобразный призыв к духовности?

– Думаю, да. Во всяком случае, ничего негативного в этом я не вижу.

– Власти республики консультируются с вами при принятии каких-то решений, касающихся религиозной сферы? Кто сегодня консультирует казанский кремль по этим вещам?

–  Власти очень озабочены в экспертном сообществе! И привлекают всех, кого можно, потому что прекрасно понимают, что должен быть профессиональный взгляд на эти вещи. Но, к сожалению, экспертное сообщество у нас очень ограниченное. При Академии наук РТ есть Центр исламоведческих исследований, который возглавляю тоже я. К работе мы привлекаем молодых ученых. Конечно, власти не хотят всё брать на себя, они хотят знать и общественное мнение по каким-то вопросам. И в этом плане власти интересуются моим мнением.

Окончание следует.

«БИЗНЕС Online»