В Великую Отечественную войну радистами в основном служили женщины. Сейчас кто-то может подумать, что это обусловлено «легкостью» профессии, что быть радистом – это «непыльная работа».
Вчера
Муршида Бадигова (слева) с подругой-фронтовичкой архив Муршиды Бадиговой
Однако служба эта была не просто пыльная — в пыли пороха и пекле фронта им было нужно сохранять хладнокровие и передавать информацию, которая решала исход битв. Муршида Бадигова — одна из молодых радисток Красной армии, которая прошла всю войну и набирала на азбуке Морзе заветное сообщение «Берлин — наш».
.–. — -. —.-. -.-… -.- (Подольск)
1941 год. Город Подольск. Квартира заводских рабочих. У порога лежат упакованные чемоданы и узелки. За столом сидит глава семейства Гарифзян и смотрит в пустоту, его жена Хадича раз за разом поправляет одежду запуганных младших детей и смотрит в окно. Маятник часов стучит невыносимо громко.
— Не видно?
— Нет.
— Больше ждать нельзя. Опоздаем на поезд.
Мать вешает детям на шею наспех сшитые мешочки с завернутой внутри метрикой и небольшой суммой денег, а последний мешочек неуверенно кладет на стол. Старшая дочь Муршида утром уехала в Москву, а через несколько часов началась эвакуация Подольского механического завода в Челябинск. Все работники — и родители Муршиды в том числе, — получили приказ быстро собрать вещи и ехать на вокзал.
Оглушенная такими обстоятельствами, семья берет в руки свои пожитки и направляется к дверям, как вдруг, с шумом распахивается входная дверь и в дом влетает, ни о чем не подозревающая Муршида с хлебом в руках!
Сегодня Муршида апа, которой скоро исполнится 95 лет, живет в Высокогорском районе у своей младшей дочери Анисы. Мы сидим в их светлом и уютном доме, Муршида апа рассказывала, а мы представляли все так ясно, будто фильм смотрели…
Анна Арахамия
…Поезд мчит своих пассажиров в неизвестность. Каждый думает о своем. Что ждет впереди? Надолго ли война? Где жить будем?.. Поезд подъезжает к очередной станции и Гарифзян видит через окно вагона большую надпись и от неожиданности вскрикивает — «АРСК». Родной Арск! Узнав у начальника поезда точное время отправления, он выбегает на вокзал, надеясь встретить кого-нибудь из родных Березей. И встретил ведь! Ему нужна была хоть какая-то соломинка, какая-нибудь информация о том, что в родной деревне есть перспектива для его семьи. Односельчанин его обнадежил и воодушевленный Гарифзян бежит обратно к эшелону, каким-то образом получает разрешение и семья сходит на перрон.
«Наверное, отец подумал, что в деревне его семье будет легче, чем в незнакомом Челябинске, что хоть мы, дети, не будем голодать, — говорит Муршида апа. — Я стала работать продавщицей в магазине в соседней деревне. Так как я хорошо знала русский язык, меня еще и в школе попросили преподавать. Полдня детей учила, полдня работала в магазине. Из нашей семьи на фронт никого не забрали. Родители были уже пожилые, а братья и сестры еще слишком молодые. Все они работали в колхозе. А мне, едва исполнилось 18, пришла повестка. Это был 1943 год. В первый день прошла медкомиссию в райцентре, на следующий день с документами поехала в Казань. Помню, мама в дорогу дала мне два калача, испеченных из мерзлой картошки с добавлением муки. Вместе с сестренкой они проводили меня до ветряной мельницы около Малой Атни. Там и попрощались. Мама с сестренкой развернулись и пошли обратно в деревню, а я оперлась на бревна и плакала, пока они не скрылись из виду. Потом пошла в сторону станции Чепчуги: шла, плакала и жевала хлеб.»
.-. .-. — -. — (Фронт)
«В Казани я была впервые. С трудом нашла Татвоенкомат. Нас, 50 девушек, погрузили на баржу и отправили с речного порта Адмиралтейской слободы в город Горький. Там привезли на лесную военную базу, которая находилась в 12 километрах от города. Раздали военную форму.
Муршида Бадигова (справа) с подругой-фронтовичкой (фото из семейного архива).
На следующий день нас стали учить азбуке Морзе. Тире-точка-тире-точка… На военной базе мы обучались пять месяцев. Не знаю, чем я выделилась среди других, но однажды меня вызвали и первой отправили на фронт. Сначала я должна была добраться до Сталинграда с остановкой в Москве. Там я остановилась у племянницы мамы, с которой дружила еще с подольских времен. Мы вместе отрезали мои косы и, завернув их в мою гражданскую одежду, отправили посылкой в деревню. Ведь эта одежда пригодится моим родственникам. Только переодевшись в форму, я по-настоящему осознала, куда попала.
Я служила связисткой переносной радиостанции на Втором Белорусском фронте. Передавала на азбуке Морзе зашифрованную информацию, добытую разведчиками. Куда и какую информацию передавала — не знала и сама, таков порядок. Главное требование — точность».
Однажды, передвигаясь за радиоволнами, они оказались на территории врага и получили приказ закопать все документы и пытаться вернуться назад. Чудом прошли мимо врага и вернулись целыми.
Точка-тире-точка… И под жаром огня, и в жестокий мороз радиостанция передает свой ценный сигнал.
«Однажды на передовую привели штрафников, — с болью в сердце вспоминает ветеран. — Тех, кто написал заявление по своему желанию уйти на фронт из тюремного заключения. Все худые, обессиленные. Им выдали шинели без пуговиц. Нам приказали к ним не подходить, из их рук ничего не брать. Но я брала, милая. Забирала у них маленькие клочки бумаги, клала в желтый конверт, указывала адреса, которые они сами записывали, и передавала почтальонам. Ведь им тоже хотелось сообщить своим родным, что они живы, что они не в тюрьме, а сражаются за Родину! Я же понимала, что, возможно, это их последняя просьба. Не знаю, доходили ли эти письма до адресата…»
В 1944 году советские войска вошли в Белоруссию и с этими днями связаны самые страшные воспоминания Муршиды апа…
«Заходишь в дом — а между половиц детские глазки блестят — ждут, бедненькие, родителей, а родители их в сарае сожжены, либо застреленные на улице лежат. Колодцы отравлены. Мы сначала в огородах картошку выкапывали, а потом смекнули, что без этой картошки сиротки-то быстро помрут! С того момента я эту картошку даже не надкусила».
-… . .-. .-. . -. (Берлин)
Муршида апа получила ранение недалеко от Берлина. В плечо попал осколок снаряда.
«От Польши до Германии двигались невероятно тяжело, по сантиметру. Там и ранило меня, но я быстро вернулась в строй. Ожесточенные бои шли внутри самого Берлина. Наша радиостанция заняла позицию на окраине города. И вот мы получаем волнительное сообщение с главной радиостанции: «Берлин — наш!»
И со всех радиостанций вокруг Берлина полетели в сторону дома радостные точки и тире, возвещающие о Победе.
Узнав о победе, мы поспешили в Берлин. Не помню, чтобы город был уж очень разгромлен. Рейхстаг — да, пострадал сильно. Все старались оставить свое имя на стенах Рейхстага. Я тоже написала свое имя, встав на плечи одного солдата. Сколько было радости, счастья! После стольких потерь и мучений! В мае мы еще были в Берлине, патрулировали. Потом стало опасно: молодежь, не смирившаяся с поражением, обстреливала нас из самых неожиданных мест. Многие наши солдаты нашли свою смерть в уже павшем Берлине. Нас поселили в Кольздорфе, в 12 километрах от Берлина. Там жили в казармах. В Казань я вернулась лишь в ноябре 1945 года. Отправила телеграмму и папа приехал меня встречать в Атню на лошади. Мама передала через него деньги, чтобы я прикупила себе одежду, но я не стала никуда заходить — было не до одежды. Всю ночь ехали домой. Я так соскучилась по маме!»
.-.-. —. .- (Арск)
«Когда я вернулась, мы решили возвращаться Подольск. Но Талгат убедил меня выйти за него замуж. Он тоже был фронтовиком, его несколько раз возвращали раненного домой, а он кое-как поправлялся и снова отправлялся на фронт. Когда мы познакомились, он был на костылях, но я все равно полюбила его. Потом и сестренка замуж вышла. Так наше семейство в Больших Березях и осело. Мы с Талгатом прожили вместе 56 лет. Вырастили четверых детей. Он 34 года проработал директором школы, был очень уважаемым человеком. Свекор и свекровь тоже были учителями. И я закончила курсы, преподавала в начальных классах. Мы дорожили каждым мирным днем, радовались мирному небу. Я счастлива, окружена заботой своих детей, внуков и правнуков…»
Анна Арахамия
sntat