Драматург Артур Шайдулла о своем дебюте в театре им. Камала, особых чертах национального зрителя и стимпанке на татарском
Сегодня в ТГАТ им. Камала третий день премьерных показов спектакля «Сагынырсызмы?..» в постановке Фарида Бикчантаева, поставленного по пьесе дебютанта, 36-летнего елабужца Артура Шайдуллы. Ранее его работа победила в конкурсе «Новая татарская пьеса – 2019». «БИЗНЕС Online» поговорил с Шайдуллой о том, как в лабораториях создают современную татарскую драматургию, чем она отличается от российской «новой драмы» и что теряют нынешние подростки, переставшие уезжать летом в деревню к бабушке.
Артур Шайдулла: «Я бы не стал говорить так громко о надежде татарской драматургии, но мы растем, учимся, развиваемся, пишем, работаем дальше, ищем новые темы, сюжеты, стараемся радовать зрителей и читателей». Фото: Алексей Белкин
У ВСЕХ РАЗНЫЕ 90-Е, НО ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ОДНО ИЗ ПРЕКРАСНЕЙШИХ ВРЕМЕН
— Артур, когда начинающий драматург дебютирует со своей пьесой сразу на большой сцене Камаловского театра, да еще и с постановкой Фарида Бикчантаева, то сразу же становится надеждой татарской драматургии. Не чувствуете какой-то особой ответственности в связи с подобным статусом?
— Вкупе с премьерой это очень волнительно. Я бы не стал говорить так громко о надежде татарской драматургии, но мы растем, учимся, развиваемся, пишем, работаем дальше, ищем новые темы, сюжеты, стараемся радовать зрителей и читателей.
— Как вообще жителю Елабуги в XXI веке пришла в голову идея писать пьесы?
— Начну с предыстории. Мне очень повезло: я родился в Челнах, но в 1990 году наша семья переехала в Елабугу. У всех разные 90-е, но для меня это одно из прекраснейших времен. В Елабуге я поступил учиться в первую татарскую гимназию, где все преподавалось на татарском. Это такой подъем национального самосознания! Для нас обычным явлением было собраться на линейке и спеть «Туган тел». Я сейчас понимаю, насколько подобное было потрясающе. В 90-е не существовало такого выбора, это сейчас порядка 200–300 телевизионных каналов, тогда их было три. И, так как семья татарская, мы смотрели татарское ТВ, где по выходным крутили спектакли. Я вырос на этом — «Әлдермештән Әлмәндәр», «Су төбендә сөйгәнем». В один момент я знал все реплики, все песни.
И я решил написать пьесу… Не помню, какой спектакль смотрел, но пришла мысль, что можно сделать подинамичнее, позажигательнее. Какая-то тема там поднималась, но не дошла до высшей точки, как мне показалось. Нынешнюю пьесу «Сагынырсызмы?..» («На закате») я писал порядка 12–13 месяцев. Когда уже понял, что пришел к тому эффекту, который должен быть, я ее отпустил.
«Нынешнюю пьесу «Сагынырсызмы?..» («На закате») я писал порядка 12–13 месяцев. Когда уже понял, что пришел к тому эффекту, который должен быть, я ее отпустил». Фото: Фоат Гарифуллин. Предоставлено пресс-службой ТГАТ им. Г.Камала
— Сколько у вас в портфеле пьес?
— Я начал писать в 2015 году, порядка 6 или 7 всего лишь.
— Но вы понимаете, почему именно «Сагынырсызмы?..» так выстрелила?
— Были и другие пьесы. Вообще, приходя в драматургию, наше поколение понимает, что здесь нужны свежие идеи, новые темы и ездить на старых санях никому не интересно. Нужна какая-то новизна. И идею этой пьесы я очень долго вынашивал, и даже после того, как она выстрелила на конкурсе, я под руководством Фарида Рафкатовича [Бикчантаева] ее дорабатывал, дописывал. Для меня это самый бесценный опыт. Драматургия не начинается, когда автор сидит дома за письменным столом. Она возникает, когда режиссер начинает обсуждать с драматургом, где нужно сделать динамичнее, а где, наоборот, подвесить. Театр — это ведь такая гибкая структура. Я очень признателен и Гульшат Фаттаховой (завлит театра им. Камала — прим. ред.) и Ниязу Игламову, нужно иметь вселенское терпение, чтобы долго объяснять, как это должно быть, а драматург все-таки понял.
— Но вы согласны, что из написанного вами «На закате» — это лучшая пьеса?
— Да. Возможно, потому что в этом году мы очень интенсивно проходили учебный курс в лаборатории «Новая татарская пьеса», организованной театром имени Камала. Я очень подтянул свои теоретические знания. Все мои пьесы написаны интуитивно, безо всяких знаний, какой должна быть структура композиции, а просто из опыта прочитанного и увиденного. Из чего состоит драматург? На одну написанную пьесу должно приходиться порядка 30 прочитанных и столько же, наверное, увиденных спектаклей. Смотреть и читать нужно гораздо больше, чем пишешь.
— С какого момента под вашей фамилией можно было уже писать «драматург»? Или пока еще нельзя?
— Нельзя. Думаю, стоит подождать реакции публики и критиков после премьеры.
«Были другие моменты, когда ты что-то придумал, что-то решил вычеркнуть, убрать, а Бикчантаев: «Зачем ты убрал? Интересно же было…». Фото: Фоат Гарифуллин. Предоставлено пресс-службой ТГАТ им. Г.Камала
И, ВООБЩЕ, ГОВОРИТ, ФАРИД РАФКАТОВИЧ СОБИРАЕТСЯ СТАВИТЬ ПЬЕСУ НА БОЛЬШОЙ СЦЕНЕ, ЭТО БЫЛ КОНТРОЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ
— Вы говорите, что начали писать пьесы в 2015 году. Как они дошли до конкурсов, внимания профессионалов?
— «Сагынырсызмы?..» я начал писать в 2015 году и иногда прерывался. И написал пьесу на военную тему «Обратный путь», она получила премию на конкурсе «Новая татарская пьеса» в 2016-м. Меня это воодушевило, понял, что это мое, что получается. Та пьеса была написана буквально за считаные дни на зимних каникулах. Я ее сразу отправил, когда увидел объявление, что прием на конкурс заканчивается. Стоило видеть удивление моих родственников, когда я открываю интернет, а в коротком списке моя фамилия. Не скажу, что спонтанно к подобному пришел, просто, наверное, к этому долго двигался. И мне лестно, что нас 36-летних до сих пор называют «молодыми драматургами».
— Может, «молодой» не по возрасту, а по количеству написанного и опубликованного. Возможно, дебютирующий в 60 лет автор тоже может быть «молодым драматургом»…
— Исходя из этой логики, мне бы хотелось в 40 лет быть уже очень старым и опытным.
— Как возникла идея, что ваша пьеса будет поставлена в Камаловском театре и самим главным режиссером Бикчантаевым? Знаете, вспоминается прочитанная в детстве книжка Пеле, он вспоминает, как по радио передавали состав сборной Бразилии, которая поедет на чемпионат мира 1958 года, и он, 17-летний мальчишка, замерев, сидел у приемника и услышал свое имя. С вами не было чего-то подобного?
— Была примерно похожая история (смеется). 22 декабря прошлого года перед спектаклем в театре имени Камала состоялось объявление победителей конкурса «Новая татарская пьеса». Сначала были отдельные призы, потом третье место, второе… Я просто сидел и уже думал, что про меня, наверное, забыли. Выходит на сцену Фарид Рафкатович. И вот эта театральная пауза, которая нужна перед тем, как объявить победителя, и я слышу свою фамилию. И вот с того момента и до антракта… Даже не помню, какой там был спектакль. Я вышел в буфет попить водички, горло пересохло, и вышел в буфет Ильфир Ильшатович Якупов (директор театра им. Камала — прим. ред.) поздравлять, хвалить. И вообще, говорит, Фарид Рафкатович собирается ставить пьесу на большой сцене. Это был контрольный выстрел, потому что я уже был… Весь этот год оказался таким, даже не знаю, как описать, какая-то сказка, фантастический сюрреализм.
— Я так понимаю, что Бикчантаев не просто взял вашу пьесу и дальше с ней делает, что хочет? Было какое-то общение с вами, взаимодействие режиссера с автором?
— Здесь надо отметить, что Фарид Рафкатович очень чуткий человек, и умеет аккуратно донести свою мысль. И он это делал так, что я сразу с ним соглашался. Он не говорил, где неправильно, у него сразу были идеи, или он давал направление: «Подумай так». Когда тебе представляют такое направление, в голову приходят более масштабные и интересные идеи. Возникали другие моменты, когда ты что-то придумал, что-то решил вычеркнуть, убрать, а Бикчантаев: «Зачем ты убрал? Интересно же было…»
В принципе, я оказался уже морально готов, чтобы перелопатить все снова и переписать. И то, что мне говорили и как говорили, очень сильно воодушевляло, видел, что получается в итоге: пьеса становится динамичнее, интереснее, персонажи обретают новые черты, для меня самого открываются с новой стороны. Я ее на днях перечитывал еще раз, до этого не трогал где-то с лета, перечитывал и думал: «Как круто получилось!»
Я общаюсь со многими драматургами-товарищами, у нас есть общая черта — проклятый перфекционизм, постоянное желание доделывать, дописывать, додумывать. А здесь как раз такой случай, когда сам доволен результатом. Я знаю, что в процессе репетиций они что-то добавляют или пропускают, это обусловлено тем, что очень много персонажей (пьеса полифоническая), где каждый персонаж весомый, ярко выраженных второстепенных нет. У каждого персонажа весомая роль, и нужно соблюсти этот баланс и не потерять динамичность, чтобы нигде не провисало.
— Получается, пьеса «На закате», выигравшая конкурс, и нынешний вариант сильно отличаются?
— Нет, я бы не сказал. Просто та пьеса-школьник стала накачанным студентом, красивым и избавилась от прыщей. Тот подросток с прыщами и торчащими ребрами стал красивым и статным мужчиной, если можно так вообще говорить о пьесе.
«Отношение татар к театру выразил меткой фразой еще Габдулла Тукай, звучала она в стихотворении «Театр ведет к свету». Фото: Фоат Гарифуллин. Предоставлено пресс-службой ТГАТ им. Г.Камала
ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ АНТИУТОПИЮ НА ТАТАРСКОМ ЯЗЫКЕ?
— Вы работали в лаборатории «Новой татарской пьесы» с уже именитыми авторами. Такая деятельность действительно что-то дает художнику? Кто был вашими педагогами?
— В лаборатории это Юлия Тупикина, Олжас Жанайдаров, Ркаил Зайдулла, Нияз Игламов. Вы знаете, сначала я все изучал самостоятельно, тонны теоретической литературы в библиотеках, все, что можно накопать в интернете и заказать на «Литресе» и прочих сайтах. И скажу, что за два месяца лаборатории узнал больше, чем за три-четыре года самостоятельного развития. Я придерживаюсь мнения, что такие лаборатории — мощный импульс для развития современной татарской драматургии, и мне очень симпатизирует то, что появляются такие жанры, которые не свойственны для татарской литературы в целом, — стимпанк, киберпанк, антиутопия. Представляете антиутопию на татарском языке? Я как-то читал «Мы» Замятина на татарском, чувствуется, что-то не то. А когда такое пишет татарский литератор, понимаешь, что ментальность там своя.
Есть ощущение, что в нас вкладывают душу, с нами работают, нас развивают. Думаю, что у татарской современной драматургии есть перспективы и она станет именем нарицательным. У всех ведь на слуху тольяттинская школа драматургии или уральская. Думаю, что татарская современная драматургия благодаря вот такой интенсивной работе лабораторий, конкурсов нащупает свой вектор. Она не будет похожа ни на уральскую школу, ни на тольяттинскую, потому что у современной татарской драматургии есть своя особенность — восприятие этого окружающего мира через призму ценностей, которые так бережет и чтит именно татарский народ. Есть вещи, которые элементарно не появятся на татарской сцене, а для современной русской драматургии являются обычными.
— Значит, татарский драматург должен быть всегда немножко консерватором?
— Здесь дело не в консерватизме, ему нужно жесткие стыки уметь преподносить правильно. Надо резать по живому, но делать это с особой эстетикой, аккуратностью. Мастерство необходимо для этого.
— В татарских пьесах не должно быть чернухи, за что часто ругают отечественную «новую драму»?
— Да. Татарский зритель ее просто не воспримет ментально. Вообще, отношение татар к театру выразил меткой фразой еще Габдулла Тукай, звучала она в стихотворении «Театр ведет к свету». Человек, приходя в театр, татары и особенно я, даже если смотрю татарскую трагедию или драму, хочу получить именно этот заряд. Мне неинтересно, когда меня пытаются эпатировать какой-то гнусной темой на той плоскости, где ты иногда просто хочешь зажмуриться и не дышать. Хочется светлого, доброго, интересного, пускай даже добро может где-то не победить зло.
— Но вы сейчас говорите о массовом зрителе в татарском театре.
— О массовом, да. Конечно, в любом случае зритель все равно будет меняться вместе с окружающим миром. Я говорю о нынешнем восприятии татарского зрителя, о его готовности. И мне это симпатично, что в татарский театр не пришла еще вот эта вся история. Потому что я смотрел очень много вещей, читок, есть действительно классные вещи, тот же Иван Вырыпаев…
Но у меня к этому свое отношение, у меня есть опыт написания на русском языке. И сравнивая написанное на русском и татарском, мне приятнее писать на татарском не только потому, что это мой родной язык, а потому, что он богат большим количеством идиоматических выражений, которые при переводе на русский просто теряют свой смак, вкус, такую искру, которая свойственная татарскому языку, это природное остроумие, когда одна меткая фраза может просто сразить наповал.
— А вы согласны с Салаватом Фатхетдиновым, которого в замечательном спектакле «И это жизнь?..» Айдара Заббарова смутил голый мужской зад?
— Я здесь не вижу ничего сверхъестественного и страшного.
— Ведь устами Салавата-абыя говорит тот самый массовый татарский зритель, про которого вы говорили.
— Если смотреть в ракурсе пьесы, по смыслу, чтобы усилить эффект, в том спектакле это необходимо оказалось и просилось нечто такое. Здесь посыл какой: появление мужчины на людях его психологически надламывает, нужно было персонажа показать в таком ракурсе, и подобный ход очень хорош. Здесь нет ничего такого.
Я смотрел в интернете спектакль, где главного героя рвет в течение продолжительного времени, а потом он все это опрокидывает на сцене, — вот чего, по-моему, не должно быть в театре. А то, о чем мы говорим, что там в пьесе герой появляется с голой попой, к подобному надо относиться как к художественному приему.
«Нашего искушенного зрителя нужно отпустить после спектакля вот в таком состоянии, когда он понял, в него это вдавили, врезали, воткнули, чтобы у него в голове все осталось». Фото: Фоат Гарифуллин. Предоставлено пресс-службой ТГАТ им. Г.Камала
ХОТЕЛОСЬ НАПИСАТЬ ПЬЕСУ, ГДЕ МНОГО ТАКИХ ГНОЙНИЧКОВ, ПРОБЛЕМ НАШЕГО СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА
— Какое жанровое определение вы даете своей пьесе «На закате»?
— Мистическая притча.
— После ее прочтения у меня возник один вопрос к автору: вас больше интересовала тема жизни или смерти?
— Тема потраченной впустую жизни. Там очень много посылов, что человек не ценит то, что имеет, что разучился видеть красивое. О том, что он расставляет приоритеты таким образом, что все важное пролетает мимо него, а он печется о том, что совсем никакой ценности в принципе не имеет. Есть моменты настоящей преданности, я пишу о предательстве, о преступлении и наказании. Хотелось написать пьесу, где много таких гнойничков (некрасивое слово, но «пороков» — слишком пафосно), проблем нашего современного общества, где каждый может увидеть отголосок, который тронет именно его душу.
— Главный герой пьесы — директор автовокзала, которого играет Искандер Хайруллин, это такой татарский Харон, который перевозит людей через реку Стикс?
— Нет, тут больше подходит персонаж Жнец, который приезжает на автобусе за нашими героями. В главном герое воплощена идея, что каждый заслуживает прощения и может искупить свой грех.
— У вас не было желания в конце пьесы сделать так, что все ее удивительные перипетии — это просто чей-то сон или, возможно, розыгрыш, злая шутка?
— Нет. Нашего искушенного зрителя нужно отпустить после спектакля вот в таком состоянии, когда он понял, в него это вдавили, врезали, воткнули, чтобы у него в голове все осталось. Если все это перевести в шутку, то будто просто погладили по голове, ну и все.
Как я воспринимаю спектакли: не оцениваю какие-то визуальные аспекты, хороший спектакль держит тебя долго, неделю-две. Ты перебираешь реплики, вспоминаешь музыку, как играет картинка, свет, как преподносят те или иные вещи, эмоции, артисты, мизансцены. Потом еще раз приходишь на спектакль, и пьеса открывается для тебя с другой стороны, и ты еще сколько-то времени ходишь и думаешь об этом. Хороший спектакль, пьеса должны быть такими. Я очень люблю смотреть спектакли, и, когда я вижу постановку, которая долго не сходит со сцены, для себя подмечаю, что в той или иной пьесе так любит зритель.
— Есть в вашей пьесе какие-то отсылки к литературной классике?
— Реминисценции в любом случае есть. Для меня это стал мой любимый роман «Мастер и Маргарита», где была такая мысль: «Люди смертны, но беда в том, что они внезапно смертны». И вот эта идея, она сквозь второй акт пьесы скользит, когда человек понимает, как он прожил жизнь, только после того, как умер. Он этого бы не понял, если бы просто сломал ногу. А еще «Аэропорт» Аяза Гилязова. Два таких произведения, которые в свое время очень впечатлили.
«Как я воспринимаю спектакли: не оцениваю какие-то визуальные аспекты, хороший спектакль держит тебя долго, неделю-две». Фото: Фоат Гарифуллин. Предоставлено пресс-службой ТГАТ им. Г.Камала
У МЕНЯ ОЧЕНЬ ТРЕПЕТНОЕ ОТНОШЕНИЕ К ТАТАРСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
— Национальная литература вам тоже не чужда?
— У меня очень трепетное отношение к татарской литературе. Мне несказанно повезло, у мамы была хорошая библиотека татарской литературы. А летом я, как и все мое счастливое поколение, уезжал к бабушке в деревню. И вот когда идет дождь или когда все смотрят мексиканский сериал, деревня умолкает, сумерки, в клуб идти еще рано, и ты просто читаешь какую-нибудь книжку. И первым произведением, которое меня задело, а мне было лет 11–12 тогда, было (оно тогда вышло большим тиражом с красивыми журавлями на обложке) «Бәхилләшү» Мухаммата Магдиева. Я, может, тогда много чего не понял. Потом в старших классах перечитал и начал понимать масштабы тех произведений и авторов. «Бәхилләшү» и «Мы дети 1941 года» — это же классика, вообще лучшие произведения татарской литературы.
И мне очень жаль нынешнюю молодежь, что им некуда приехать в деревню к бабушке. Я учился на татарском языке в школе, в деревню приезжал и четыре месяца подряд ни слова не говорил по-русски, только на татарском, естественно, общался. Я раньше создавал романы, рассказы на русском языке, это не мое. И даже то, что читательская аудитория у меня была больше, мне не грело душу, все равно пришел к тому, что пишу на татарском.
— Вы начинали как интернет-автор?
— Больше да. Из литературы опубликовался только один роман — «Долгая дорога», как раз в жанре киберпанк.
— Вы сами его издали?
— Нет, это было издательство, если не ошибаюсь, «Росмэн». Здесь как раз таки отличия татарской и русской литературы: в русской есть ресурсы — «Проза.ру», самиздат, литературные клубы, — все вот эти интернет-издания, куда просто человек приходит. Когда я начинал писать в старших классах, только появился интернет (2003–2004 годы), заходил на все эти сайты, где находились свои критики, авторы. И первые уроки писательского мастерства, когда тебя просто размазывают — «Выпей йаду», «Аффтар жжот», — это было пройдено как раз тогда.
И я думаю, что следующим шагом популяризации татарской литературы станет как раз появление вот таких интернет-порталов, где найдут свое место драматурги и прозаики. Именно этого не хватает современной татарской литературе. Недостаточно диалога между собой, места, где себя показать, посоревноваться и благодаря этим соревнованиям где-то опубликоваться.
— Не рискуете попасть в жернова мира татарского «Фейсбука», такой своеобразной экосистемы со своими героями и антигероями?
— Есть такое. У нас татарский «Фейсбук» — особый мир, где неосторожно сказанное слово может тебе обернуться…
Но, если мы говорим о русской литературе, на том же сайте «Время драмы» тысячи пьес, на «Прозе.ру» тысячи рассказов, и выстреливают те, которые действительно… Количество рождает качество, может, даже. Но, чтобы получить золотую песчинку, нужно перелопатить очень много тонн песка. Это случай. Хороший автор — штучный товар. Я внимательно слежу за теми писателями, с которыми я тогда начинал. Многие уже опубликовали полтора десятка книг, кто-то ставится в театре… Хотя это тот случай, когда общаешься в интернете и помнишь всех по никам, а не по фамилиям.
«Было бы здорово, если бы как литератор я смог получать, как управляющий розничной сетью». Фото: Алексей Белкин
Я ЕЩЕ И РАЗГОВАРИВАЮ ПО-БАШКИРСКИ, И ТАМ ТОЖЕ КАК ДОМА
— Расскажите немного про вашу мирную жизнь, когда вы не драматург.
— Я управляющий розничной сетью продуктовых магазинов с большим территориальным охватом (Шайдулла уволился оттуда пару дней назад — прим. ред.). Постоянно приходится отвечать на вопрос: «Как время находите писать?», потому что работа с 8 утра до 8 вечера и в субботу с воскресеньем, когда телефон разрывается и зарядку можно посадить уже к 10 часам утра.
— Если вы живете в Елабуге, то, видимо, работаете у Барышева с Махеевым?
— Да. Махеев — наш босс.
— А большие боссы знают про ваши успехи, что у них есть такой управляющий?
— Сомневаюсь. Но у меня много коллег с увлечениями. Есть коллега, который увлекается сабвуферами, когда он из Елабуги выезжает, то музыку в его машине в Челнах слышно. Есть девушка, которая коллекционирует экзотических бабочек. У каждого свое увлечение.
— Нет желания стать профессиональным литератором? Подкрепив это общественной деятельностью, возможно, депутатством…
— Было бы здорово, если бы как литератор я смог получать, как управляющий розничной сетью. Но это совсем другая история уже. Стараюсь не думать и своих соратников-драматургов приучаю не считать, сколько бы мы смогли написать пьес, если бы занимались только литературой. Идей уйма, исписанных блокнотов… Любой писатель, хороший драматург, у него всегда куча блокнотов, где красивые, крылатые фразы, какие-то мысли. Потом это все используется, какие-то красивые словечки, странные имена, забавные ситуации. У меня таких блокнотов уйма, некоторые я не открывал два-три года, хочется их прочитать, пересмотреть в отпуске. Выйти в отпуск и все перечитать.
Некоторые хорошие вещи крутятся в голове, картотека идей, назовем так. Где-то, что не дозрело, убирается на задний план, к ней еще вернемся. На переднем плане толстая папочка, она разбухает уже, просит пришить к ней еще какое-нибудь досье. Чем толще становится папка, тем быстрее пишется пьеса, как правило.
Но есть работы, которые написал за считаные дни. Это пьеса «Странные соседи», она получила третье место на конкурсе драматургии литературного института имени Горького в 2019 году. Я ее написал на татарском языке, но потом перевел на русский. Для меня это не составляет большого труда.
— Вы, оказывается, титулованный литератор! Но ставят вас в театре впервые?
— Да, впервые.
— И никто из театров до этого на вас не выходил?
— После того как я стал мелькать в СМИ, социальных сетях, на меня стали выходить режиссеры, просить прислать тексты. В основном это директора и режиссеры татарских и башкирских театров. Мама у меня из Башкортостана, она башкирка у меня, я еще и разговариваю по-башкирски, и там тоже как дома. В Туймазах прожил долго, когда меня отправили в командировку на год. Там живут мамины родственники. Замечательный театр в Туймазах, татарский. Думаю, здорово, что у татарских и башкирских театров и драматургов такая связь.
Но именно дебют, первая постановка в театре для меня событие, и по эмоциональному впечатлению, и по тому мандражу, который я испытываю в последние полгода. С этим не сравнится публикация ни первого романа, ни первого рассказа в журнале «Фантоскоп». Ничего не сравнится.
«Атмосфера именно Камаловского театра — это, конечно, нечто такое, непередаваемое. И татарский драматург, который ставится в Камаловском театре, — это что-то такое особенное». Фото: Фоат Гарифуллин. Предоставлено пресс-службой ТГАТ им. Г.Камала
Я ВСЕ-ТАКИ ЛЕЛЕЮ МЕЧТУ, ЧТО В ЕЛАБУГЕ ПОЯВИТСЯ ТЕАТР
— У вас получается очень громкий дебют — главный татарский театр, главный татарский режиссер, а дальше-то что делать, куда стремиться после этого?
— Я задавал себе такой вопрос. Планка задана очень высоко. Но стараюсь спокойно к этому относиться. Учимся, растем, напишем еще что-нибудь не менее интересное. Чтобы создать что-то более интересное, нужно постоянно быть в поиске и не «окисляться». Были у меня предложения по работе в должности завлита, я мешкал, не давал ответа. Для меня это тревожная тема, у меня нет профильного образования. Я по образованию юрист.
И потом разговаривал с Ильфиром Ильшатовичем, прекрасный, замечательный человек, который меня поддерживает, я с ним советуюсь, и он говорит: «Хорошо, что не согласился. Ты бы „окислился“ там, потерялся. А ты работаешь среди людей, все видишь. У тебя такой полигон для изысканий. Ты на своем месте». Я очень признателен Ильфиру Ильшатовичу, что он меня время от времени приводит в тонус, не дает мне «окисляться». Это классное выражение.
— А в Елабуге получается не «окисляться»?
— Я все-таки лелею мечту, что в Елабуге появится театр. Возникнет, конечно, не на пустом месте. В Елабуге в 1920-х жил, творил, ставил, играл известный татарский драматург Тази Гиззат. Он жил там с 1924 по 1926 год, если не ошибаюсь. Мне грустно, что об этом напоминает только мемориальная доска и улица. Нынешний год объявлен годом Тази Гиззата, было бы приятно, если бы появился театр. Пускай он станет камерным, пускай он будет носить имя «Гиззат театры», это окажется для Елабуги очень символично. Мне кажется, город заслужил свой театр.
— Не хотели бы переехать в Казань?
— Возможно, но пока мне в Елабуге комфортно, а в столицу РТ я приезжаю вдохновляться. Мне не стоит большого труда, например, я недавно был на открытии сезона в Мензелинске. Я частенько бываю в Камаловском театре, мне очень нравятся «Мастеровые» в Набережных Челнах. Я жду с нетерпением, когда Олег Киньзягулов, мой большой товарищ, поставит свой первый спектакль в челнинской татарской драме по пьесе Ильгиза Зайниева. Я держу руку на пульсе и, куда могу доехать, еду. Меня жена в этом поддерживает, она всегда со мной.
— Но у вас все вокруг татарского театра крутится? А как же Бутусов, Богомолов или Серебренников?
— Такие постановки я смотрю по интернету в основном. Есть замечательный портал «Культура.рф». Например,очень сильно впечатлили работы Римаса Туминаса. «Улыбнись нам, Господи», скажем. Потрясающая работа. В целом Вахтанговский театр — я могу пересматривать бесконечно их спектакли, это особая эстетика.
У каждого театра свои флюиды, приходя в каждый из них, я настраиваюсь на эти флюиды. В Камаловском это непередаваемая атмосфера, в Вахтанговском она своя. И пока, слава богу, я перестраиваюсь быстро. Но вот атмосфера именно Камаловского театра — это, конечно, нечто такое, непередаваемое. И татарский драматург, который ставится в Камаловском театре, — это что-то такое особенное.
Я УВЕРЕН, ТАТАРСКИЙ ЯЗЫК НЕ ПРОПАДЕТ
— Как вы относитесь к мнению, что татарский театр должен ставить только татарских драматургов?
— Нет, я считаю, что татарский театр не сможет жить без течения, теплого бриза, скажем. Нет бриза в Поволжье, нет здесь Гольфстрима какого-то, свежего веяния, чего-то необычного. Но это должно быть произведение, которое найдет отклик именно в татарском человеке, где будет то, что тревожит именно нас.
— Но вы чувствуете в себе силы понести знамя современной татарской драматургии в качестве одного из ее лидеров?
— Я очень тесно общаюсь с теми драматургами, с которыми мы вместе были в лаборатории, это и Сюмбель Гаффарова, и Гузель Ахметгараева, она трудится у нас в Набережночелнинском театре, и Булат Минкин, и Радиф Кашапов. Я убежден, что они слово свое, красивое, значимое, еще скажут в татарской драматургии. Я постараюсь тоже не потеряться.
— Мне запомнилась фраза Юлии Тупикиной: «Журналист — это трусливый драматург». Согласны?
— (смеется) Мне как бывшему журналисту это очень интересно слышать. Драматурги неотрывно связаны с общим творческим литературным процессом, со всеми веяниями и тенденциями, которые происходят в литературе. Мне очень понравилась фраза уважаемого Ркаила Зайдуллы, в лаборатории он говорил, что лучшие драматурги — это поэты, которые умеют образно мыслить, образно преподносить, мышление у них особенное, здесь я с ним согласен.
У меня был опыт в поэзии в студенческие годы, мы сколотили рок-команду, и я помимо того, что играл на гитаре, еще писал тексты. Я не носил длинные хаеры, тяготел к такому року, как «Чайф», «Сплин». Не было металла, хорошая, мужская лирика в стиле Шахрина, Васильева или Шевчука. Это от меня отвалилось, потому что я тяготел к татарской литературе и драматургии.
— А сейчас вы что слушаете, когда в машине едете в Казань? «Эхо Москвы»?
— Я не люблю слушать радио. На флешке есть несколько папок: прогрессивный татарский рок «Ак Буре», челнинская металл-группа, замечательно поют. Последние дней пять слушаю замечательный альбом инди-фолк-группы Juna, это вот приятно. Потом Gauga, Qaynar и Радиф Кашапов.
— Вы просто готовый татарский общественный деятель! Вас ставят в главном национальном театре, вы прекрасно ориентируетесь в татарской литературе, слушаете прогрессивную татарскую музыку…
— Я очень рад, как движется в творческом плане татарская молодежь. Это замечательно.
— Как вы переживали все происходившее недавно с татарским языком в школах?
— Это в определенный момент резануло, но я это принял. В ментальности татарского человека заложено приспособиться ко всему и выйти с достоинством из любой ситуации. Я уверен, татарский язык не пропадет. Чтобы этого не случилось, нужно просто на нем разговаривать, надо на нем писать, на нем сочинять. Я знаю людей, которые учили немецкий, чтобы прочитать Гете в оригинале, и знаю людей, которые учили английский, чтобы почувствовать самый смак, вкус реплик Шекспира. Секрет популяризации татарского языка тоже в этом, здесь каких-то супер-рецептов придумывать не нужно.
Моему поколению повезло — я учил все предметы на татарском языке в школе. И не скажу, что русский плохо знаю из-за того, что много изучал родного языка в школе. Я русский освоил лучше, чем некоторые мои коллеги, которые русские по национальности.
— Но власти в чем-то были правы, когда принимали решение об отмене обязательных уроков татарского?
— История рассудит и поставит все на свои места, а татарский язык будет жить. У меня в этом плане беспокойств минимум. Он может потерять некоторую свою часть и скатиться в разговорную плоскость некого бытового уровня. Но, чтобы этого не случилось, нужно популяризировать татарскую литературу, тогда все станет замечательно.
Фото на анонсе: Фоат Гарифуллин.
Предоставлено пресс-службой ТГАТ им.Г.Камала