Кто перестарался в истории с родным языком, как себя чувствовали русские в 90-е в РТ и почему в школе не место сегрегации.
«Громадное количество директоров, человек 30, мне звонили тогда, извиняющимся голосом говорили: спасибо, что ты такой молодец», — рассказывает директор школы «СОлНЦе» Павел Шмаков, оказавшийся единственным руководителем учебного заведения, публично вступившимся за татарский в разгар языкового конфликта. На интернет-конференции с читателями «БИЗНЕС Online» он рассказал, почему татарский должен быть таким же предметом, как математика, и как мама его ученицы перестала писать в прокуратуру.
Павел Шмаков: «Я помню как страшный сон: 15 октября 2017 года. Показывается на экране через проектор дорожная карта, как мы обязаны за два месяца уволить три четверти учителей татарского» Фото: Сергей Елагин
«НИКОГДА НИЧЕГО НЕ НАДО ЛОМАТЬ!»
Во второй части интернет-конференции с директором школы «СОлНЦе» мы поговорили о том:
- как он оказался единственным директором, вступившимся за татарский язык;
- как вели себя прокуроры, пришедшие в его школу;
- почему для него главным в истории с татарским был факт унижения учителей;
- как в Татарстане искренне уважают мнение руководителя.
Павел Шмаков считает:
- татарский язык нельзя делать учебным предметом второго сорта;
- необдуманные решения в части преподавания языков в школе возвращают к жизни «пятую графу» паспорта;
- не должно быть школьной сегрегации: заведений для мальчиков, девочек или татар;
- Рустам Минниханов правильно себя ведет в отношениях с Москвой.
«ФАКТИЧЕСКИ НАПЛЕВАТЕЛЬСКИ ОТНЕСЛИСЬ К ТАТАРСКОМУ НАРОДУ»
— Павел Анатольевич, по поводу татарского языка поступило несколько вопросов, диаметрально противоположных: одни называют вас героем, а ваш поступок — подвигом, другие обвиняют в заигрывании с татарскими националистами. Что все-таки вами двигало тогда, когда вы отказались выполнять предписание прокуратуры и не прекратили изучение татарского языка на обязательной основе?
— На самом деле, если честно, я вообще к татарскому языку раньше был равнодушен. Русский язык любил и люблю. Моя мама — учительница русского, я всегда очень любил писать сочинения. Татарский в школе не знал совсем. Проблема была в другом. Для меня чрезвычайно важно, чтобы не унижали другого человека. И вот я помню как страшный сон: 15 октября 2017 года директоров двух районов собирают в зале какой-то школы, сидят два прокурора двух районов, два начальника роно и тогдашний начальник гороно Хадиуллин, рядом с ним юрист. Показывается на экране через проектор дорожная карта, как мы обязаны за два месяца уволить три четверти учителей татарского.
— Так прямо и говорили?
— Прямо. Я сохранил запись, встал там, включил диктофон. Прокуроры, они же татары оба, головы опустили, им стыдно было, похоже. Я думаю, что в душе-то все равно нехорошо себя чувствовали. Все же люди. И так было во всем Татарстане. Да и во многих других республиках.
— А куда денешься?
— Но идет же поток. И то, что надо выгнать на улицу под Новый год три четверти женщин, у которых дети, кредиты, — это унижение. Причем заметьте, тут сразу палка о двух концах. Я вспоминаю 90-е годы, когда выдавливали учителей русского языка. Значительно медленнее — тогда это шло не из Москвы, а Татарстан — все-таки Восток. Все было очень медленно и аккуратно, но уменьшали количество русского языка, его же реально сократили потом. То же самое было. Тогда я вместе с моим другом Александром Салагаевым (социолог, один из лидеров русского национального движения в Татарстане — прим. ред.) считал, что это неправильно. Но другое дело, что подобное тогда не делалось унизительно. Было неправильно, но не унизительно. А тут вот именно так грубо. Это фактически наплевательски отнеслись к татарскому народу.
Потом меня штрафовали. Я, кстати, выиграл суд, мне штраф вернут. 10 апреля Самарский шестой кассационный суд общей юрисдикции отменил решение татарстанских судов о штрафе в 10 тысяч рублей за отказ прекратить преподавание татарского языка. Отменили, конечно, хитро, смешно, но отменили. Я к чему говорю? Это же идет унижение народа. Когда на меня штраф наложили, мне на улицах сторублевки татары давали. Эту фразу помню. «Как тебя зовут?», — спрашиваю. — «Неважно. Всевышний знает». То есть человек помогает, дает 100–500 рублей. Не сильно верующий народ, но вот в такую секунду они становятся верующими.
Для меня всегда было чрезвычайно важным, чтобы не унижали людей. А если еще конкретно — вот моя школа. Это как я детям в глаза буду смотреть? Как мы к учителям относимся? Это я должен выгонять своего работника, который прекрасный педагог? Я сказал: мы этого никогда не сделаем. Ну дальше все историю знают. И, кроме того, знать два-три языка — это здорово.
«Когда на меня штраф наложили, мне на улицах сторублевки татары давали» Фото: «БИЗНЕС Online»
— Фактически там же спор был о добровольности. Почему-то не говорят о добровольном изучении химии или физики…
— А вот это уже следующая тема, отдельная, про добровольность. Для меня был важен не язык, а унижение. То, что в школе я воспитываю честных, светлых, умных детей, трудолюбивых. И чтобы вот так взять и унизить моего учителя… Есть вещи, которые просто нельзя делать.
А теперь то, что вы затронули, — это отдельная тема. Есть базовые предметы — математика, русский. Дальше география, физика, химия. Я подготовился, прочитаю темы: «Химические свойства сульфатов. Климатические условия Индо-Китая. Проблема нравственности в творчестве Тургенева. Формула синуса двойного угла. Признаки отряда непарнокопытных» — все вы изучали в школе. Среди читателей есть окончившие школу с медалью — вы все это знаете? Существует много того в школьной программе, необходимость чего вызывает сомнения. О программе надо думать. Нельзя просто добавить — нужно что-то убрать, чтобы что-то добавить.
Так вот, чем татарский язык хуже климатических условий Индо-Китая? Почему это обязательно, а то нет? Есть, правда, другой, красивый, выход. Татарский язык может быть необязательным, если и математика необязательна. Если все необязательно, ты набираешь себе 40 часов в неделю и учишься. И на то, что ты выучил, сдаешь экзамены, и тогда ради бога — и татарский можешь не учить. Ты учишь то, что тебе надо. Но сделать татарский язык предметом второго сорта — нехорошо…
— Это очень важная вещь.
— И еще одна вещь: нашу школу проверяют прямо сейчас в очередной раз на предмет заявлений родителей на родной язык. Этого однозначно нельзя делать! Мой родной — татарский, я буду его учить. Мой родной — русский…
В проекте закона было написано о необходимости письменного заявления родителей. Потом люди там подумали и поняли. И в самом законе написано: «Заявление родителей». А оно может быть и в устной форме: мы на родительском собрании поговорили и решили. А если с тебя требуют, чтобы ты написал, то это та самая пресловутая «пятая графа» паспорта. Это то, что отменено было, то, что ты не пишешь, что ты еврей, чуваш, чукча, татарин. Нельзя обязывать подобное писать. Это нарушение прав человека. Я заявляю, что я такой национальности, или не заявляю. Если у меня мама татарка, папа чуваш, кто я? Если не хочу говорить, кто я по национальности, то имею на это право. А прокуратура требует. Суды сейчас идут опять же. Снова появляется то ощущение, что быть татарином — это значит быть неполноценным. Так же, как в 90-х годах, быть русским в Татарстане. Только вот тогда было слегка, а тут прямо вот так, грубо и жестко, сделано. И вот это для меня было важно.
А теперь про эти предметы. Татарский язык — столь же значимая дисциплина, как, скажем, английский. Если президент говорит: «Нельзя заставлять человека учить чужой язык», тогда это и про английский работает. Он чужой язык для нас, но мы детей заставляем его учить.
— А для татарина и русский язык, извините, чужой, если уж так формально подходить. И для чуваша, и так далее.
— С русским языком немного особая ситуация, он государственный, для государственного общения. Но это один предмет, а вот дальше может быть так, что русский — обязательный, а из остальных 15 набирают.
«Татарский язык может быть необязательным, если и математика необязательна. Если все необязательно, ты набираешь себе 40 часов в неделю и учишься» Фото: «БИЗНЕС Online»
«КАЖДЫЙ ЖИВУЩИЙ В ТАТАРСТАНЕ ДОЛЖЕН В КАКОЙ-ТО МЕРЕ ЗНАТЬ ТАТАРСКИЙ ЯЗЫК»
— В Татарстане два государственных языка.
— А вот дальше уже надо спускать на республики. В Татарстане это так. Другое дело, что я не сторонник той гипотезы, что обязательно должно быть одинаково татарского и русского. А почему должно быть математики столько же, сколько географии? Здесь важно применять индивидуальный подход к обучению каждого ребенка.
— У вас в школе русский и татарский изучаются на паритетной основе, одинаковое количество часов всеми? (Надежда)
— У нас русского, сколько полагается по ФГОСу, а татарский принципиально есть. Это означает, что у нас все обязательно учат татарский язык. Сейчас вообще в минимуме — один-два часа в неделю. Но у нас еще много татарских и русских праздников проводится, книжки татарские, русские и английские пишем. Но должно быть у нас два-три часа в неделю татарского, с моей точки зрения.
— Но обязательно и для каждой параллели?
— Суть здесь не в количестве, надо прийти к тому, что принципиально каждый живущий в Татарстане должен в какой-то мере знать татарский язык… Каждый ребенок — в какой-то мере изучать татарский. О мере можно говорить и думать, это вопрос обсуждаемый. Как вот для всей России русский язык. Если уж мы республика, если у нас так принято, оно вот так есть.
— Если государственный язык по Конституции.
— Да, конечно. Вот это существенно. Сколько часов в неделю — неважно. Существенно — принципиальность изучения.
— В вашей школе могут родители отказаться от изучения татарского языка в пользу родного русского? Просто вы своим волевым решением запретили родителям русских детей выбирать родной русский язык вместо татарского и сделали это для того, чтобы, сохранив обязательное изучение татарского языка, понравиться татарским националистам, среди которых вы превратились в героя. (Юрий Ахмеров)
— Для меня чрезвычайно важно не заставлять детей. У меня была ситуация в тех самых 2017–2018 годах, когда некоторые родители не разрешали детям ходить на татарский. В других школах что делали, к сожалению? Они писали заявление в комиссию по делам несовершеннолетних. И вот начиналась эта грязная бодяга, которая в школе недопустима. Что мы сделали? Мы резко увеличили количество мультиков, хождений в музеи, приглашали интересных гостей-татар. Представляете, сидят 15 человек, смотрят мультик, а два человека в коридоре невдалеке сидят и через открытую дверь мультик смотрят?
— То есть мультик на татарском языке?
— Да. Завершилось это как? У меня была одна мама, которая написала аж даже министру, что все так-то и так-то. И вдруг однажды на общешкольном празднике видит, как ее дочка участвует в спектакле на трех языках свободно и с удовольствием. Девочка — фантастически талантливый ребенок. Мама рассмеялась. Нет, у нее мнение осталось, что татарский не нужен, но больше она не стала писать, потому что мы нашли общий язык с детьми. Мы с учениками всегда умеем договориться. И вот это самое значимое качество школы как воспитательного института. Важно, что школа для ребенка должна быть позитивна. Он сюда приходить хочет, к нему хорошо относятся, его не обидят. У нас нет цели поставить ему двойку. Нет, мы можем поставить, если мы решим это сделать, но нельзя унизить ребенка.
— Данная ситуация с языком опасна тем, что она опять расколола общество по самому сложнейшему иррациональному вопросу и подобный раскол может нарастать и плохо закончиться. Вот это неужели не понимали люди, которые так делали?
— Не понимают.
— В принципе, трещина-то до сих пор не заросла, она только расширяется. Как быть с этой трещиной?
— Я не думаю, что расширяется. Мне всегда кажется, человек по природе своей мудр. Когда там расшатывают — расшатывается. Они перестают — сходится. Другое дело, что если умело расшатывать — будет Карабах. У меня волосы дыбом — суметь с Украиной поссориться! Ближе нет никого.
— А почему все-таки вы один такой директор? Не оказалось ни татарина, ни другого директора, русского или чуваша, а один Павел Анатольевич Шмаков.
— Громадное количество директоров, человек 30, мне звонили тогда, извиняющимся голосом говорили: спасибо, что ты такой молодец.
— А почему они сдались перед системой, даже будучи татарами?
— Боятся.
— То есть личная безопасность важнее, личная карьера?
— Социальное важнее национального.
— И какой вывод из этого можно сделать? Печальная же ситуация.
— Да нет. Не хочется, чтобы дошло до какого-то восстания, бунта, революции, не дай бог. Я думаю, что все-таки мы долго терпим, мы же не итальянцы. А татары из всех мусульманских народов — тоже самые мирные. Татары же торговали, договариваться научились. Мы терпим очень долго. Я думаю, что лучше будет, конечно. В целом-то живем же лучше, чем 50 лет назад. Правда же? Я же помню, какое у меня было детство. Так что, думаю, постепенно как-то выберемся.
«Школа у нас для детей, кто чего-то хочет. Набор ведется 9 раз в год. Школа у нас бесплатная, это все очень важно» Фото: tatarstan.ru
«ШКОЛ ДЛЯ ОДАРЕННЫХ ДЕТЕЙ В ТАТАРСТАНЕ ВООБЩЕ НЕТ»
— Можно ли ваши методы обучения практиковать в обычных школах, с «обычными», неталантливыми, детьми, которые еще и учиться не хотят? (Дарья)
— У нас в школе — дети увлеченные, которые чего-то хотят. У нас концепция интеллектуальной увлеченности. Одаренность — это совсем другое. Школ для одаренных детей в Татарстане вообще нет. Хотя считается, что 8 штук якобы есть. Знаете, какая табличка у нас висит? Школа для детей, проявивших выдающиеся способности. Это такая липа! И на 131-й такая же висит. Но это неправда.
— А кто вам такие таблички повесил? Не вы?
— Это официальное постановление горисполкома — медаль от города на груди школы! Но дело не в этом. Скажем, в Москве есть школа «Интеллектуал». Это действительно школа для одаренных детей с конкурсом 20 человек на место. Я противник таких школ. Ну как противник? Я против сегрегации. Мне кажется, это неправильно. Школы только для татар, только для девочек, только для умных — подобное все как-то немного неправильно. Ну уж если ты делаешь школу для девочек, соблюдай — два здания рядом, одно для мальчиков, чтобы они виделись, общались. Ну нельзя резко отделять по искусственному принципу!
— В советское время со всей страны собирали талантливых, допустим, способных к математике, и свозили в Москву. Были школы при МГУ и так далее. Выращивали элиту таким образом.
— Неправильно выращивать элиту. В обычной школе должны быть инвалиды-колясочники. Вот у меня нет колясочников. У меня есть мальчик, который плохо видит. Была девочка — плохо ходит. Моя беда заключалась в том, что эта девочка плохо ходила, а над ней смеялись. Мы думали об этом. То есть подобное очень важно — не делить вот так детей.
Так вот, школа у нас для детей, кто чего-то хочет. Набор ведется 9 раз в год. Школа у нас бесплатная, это все очень важно. Точнее сказать, мы школа-интернат, поэтому есть оплата за интернат, по-моему, 1,7 тысячи рублей. Но раз оплата за интернат, у нас еда стоит 24 рубля, а сама школа бесплатная. К нам трудно поступить, но зато поступают 9 раз в год: ты попробовал — приходи еще раз. Посещай у нас кружки, проанализируй свою работу, ошибки. Это очень важно.
И наш опыт всегда можно перенести в другое место. Наш метод — нужно решать интересные задачки, заниматься интересным в предмете. В русском языке есть всяческие фразеологизмы, любопытно и происхождение слов, в татарском тоже наверняка много захватывающего. В литературе — вообще сказка, там — читай самые интересные произведения. Не читай пока то, что тебя не очень увлекает. В математике есть забавные головоломки. Предмет должен преподаваться так, что он приятен, интересен и с увлечением. Надо говорить о том, как это поддерживать в любой другой школе. Речь о методике выискивания в каждом предмете самого интересного. В моей школе не все работают по данной методике. Это мой метод, им я школу строю, управляю. И метод, как я пытаюсь искать учителей, но у меня педагог свободен. То есть я могу его приглашать, но после того как я его позвал, он делает то, что считает нужным. Это чрезвычайно важно.
— А у других не так?
— По-разному. Вот взять методики 131-й школы. Там мальчишки много матом ругались, очень. Потому что в школе можно было так делать. Никто за это сильно не ругал и сейчас, по-моему, не ругает, потому что руководство школы считало тогда, что поумнеют — перестанут. У них принцип такой, что не надо воспитывать, оно само собой произойдет.
— То есть их заставляют учиться, по сути?
— Да. Но люди знают, на что идут. Как у нас поступают в хорошие вузы — знают, что с тебя там три шкуры драть будут, но зато человеком станешь. Папа моего брата иногда шлепал, но брат считает, что правильно делал — надо детей бить.
— А вы как считаете?
— Я считаю, нельзя никогда. Но это мое мнение. И признаю право людей иметь другую точку зрения. Кто-то считает по-другому, но для меня насилие недопустимо ни в какой мере. Всегда надо пытаться с человеком договориться.
То есть я считаю, что педагогические методы всегда переносимы, если это хорошие методы. Другое дело, кому подобное надо? У меня ощущение, что нашему президенту и мэру очень приятно, что есть несколько таких «конфеток» — красивых школ. Но есть ли у них цель — поднять все образование в республике?
— То есть образование не в приоритете?
— Как и в России в целом. Наш президент очень разумно ведет себя в данной ситуации. Он не спорит с Москвой. Надо было татарский убрать — убрал. Но при этом я знаю, какие теплые слова он мне говорит наедине и что мне мэр сказал наедине по поводу татарского языка. Не буду ничего рассказывать, просто знаю. Вот такая ситуация. Им не нужно, к сожалению, чтобы данные методы, которые у нас или в 131-й, были еще где-то. Им это не надо. Их устраивает. Но нашей школе они помогают.
— Наверное, общество должно созреть и выдвинуть в качестве приоритета образование, вы как считаете? Или элите необходимо проявиться?
— Может быть. Но в нашей стране, республике слово старшего — закон, слово папы для ребенка — закон, то, что говорит начальник, — это правильно. Скажет руководитель, обосновав, почему голосовать надо так-то, большинство людей так и проголосуют. Искренне, по-честному. Я не про Казань, а про республику.
Шмаков Павел Анатольевич родился 18 декабря 1957 года в Казани. Окончил факультет экспериментальной и теоретической физики МИФИ (1982).
1983 — учитель физико-математической школы «Квант».
1992–2000 — директор академического колледжа при КГУ.
В 2000-м уехал работать в Финляндию. В 2004–2005 годах обучался в педагогическом училище и работал помощником учителя. В 2004–2006 годах обучался в университете Хельсинки. В 2006–2010 годах работал преподавателем математики, физики, химии в школах Хельсинки, Вантаа, Эспоо. Ученики общеобразовательной школы в Хельсинки избрали Шмакова лучшим учителем 2009-го.
2011–2013 — директор лицея им. Лобачевского при КГУ.
С 2013 года по настоящее время — директор специализированного олимпиадно-научного центра «Школа „СОлНЦЕ“».
Фото на анонсе: Сергей Елагин