Многие познакомились с татарской инди-музыкой благодаря записям Зули Камаловой, которая до этого, по сути, пела песни на родном языке для аудитории, которая слов не понимала.

В случае с Татарстаном вопрос о том, на каком языке должна петь та или иная группа – на английском, русском или на родном татарском, – остается дико актуальным. Некоторые команды успешно уходят от ответа, выбирая совершенно чужие наречия или даже так называемые птичьи. Большинство команд, которые предпочитают английский, утверждают, что таким образом они смогут найти больше слушателей по миру. “Славянофилы” настаивают, что и в России для них среди 140 с лишним миллионов человек подберется аудитория. Означает ли это, что татарские группы могут рассчитывать на совсем крохотный процент аудитории?

МОТИВЫ

Исследуем этот вопрос по методу аналогии. В небольших государствах или бывших колониях люди часто выбирают для текстов родные слова. Хотя, судя по количеству жителей-носителей языка в них, можно сделать вывод, что это неэффективное решение с точки зрения продвижения. Но музыканты руководствуются другими, более персональными причинами.

“Мы хотим, что наши слушатели как можно теснее ассоциировали себя с нашей музыкой, – говорит Тор Бакленд, из норвежской группы “Dunderhonning”. – Музыка должна быть личностным опытом. Впрочем, сочинение норвежских текстов – это палка о двух концах. Проще обойтись убогими английскими текстами, поскольку они круто звучат или подходят к музыке, согласно старым стандартам рок-н-ролла. Но ты не сможешь нащупать мысли и чувства норвежского слушателя в этих словах. А когда ты пишешь по-норвежски, ты словно полностью голый. Одно неуклюжее или глупое словосочетание может отвернуть кого-то от песни. Но если текст получился точный, то слушатель будет чувствовать себя так, словно это его собственные слова. Лучше мы будем стараться делать нечто свое или умрем, пытаясь, чем пойдем по безопасному пути, делая что-то посредственное”.

“В начале мы вообще не собирались петь и использовали только речевые сэмплы из аудио-книги и интервью, которые проводили сами, – отвечает его земляк Кетил Кинден Эндерсен из “Casiokids”. – Но потом, всё больше экспериментируя с вокальными гармониями в студии, решили, что хотим делать что-то максимально естественное, очень похожее на нашу повседневную жизнь и личные переживания. Отсюда и норвежский язык”.

На норвежском языке говорит около четырех с половиной миллионов человек.

“Я думаю, это важно – ценить собственный язык, даже если ты хочешь выйти на более широкую аудиторию, – утверждает исландка Йофридур Акадоттир из “Pascal Pinon”. – Порой даже легче донести месседж, если ты самовыражаешься с помощью родного языка”.

“Сначала, в 15 лет, я хотел петь на английском, – рассказывает Ксавьер Паради, лидер монреальского проекта “Automelodi”. – Мне, выросшему на большом количестве записей британского пост-панка, это просто казалось логичным. Но вскоре я очень быстро понял, что просто перевожу горы своей юношеской поэзии с французского. Результат был противоположен той чувствительности, прямолинейности, очищению, которое я искал. И однажды я попробовал спеть на французском. И внезапно ощутил невероятно выразительную силу пения на этом языке, напрямую связанным с моим естественным мыслительным процессом”.

ПЛЮСЫ И МИНУСЫ

Для кого-то родной язык становится фишкой, особенно, когда какая-либо страна становится модной. Как остроумно замечает Мария Рут Рейнисдоттир из “Hjálmar”: “Исландский язык нас, как реггей-группу, выделяет среди остальных реггей-групп мира”.

“Сейчас повышенный интерес ко всему исландскому, – объясняет Мария Рут Рейнисдоттир. – Возможно, потому что Исландия постоянно в новостях, из-за извержений вулкана или экономических кризисов. Заметно увеличился поток туристов, и, конечно же, эти люди, возвращаясь к себе домой, рассказывают друзьям и семьям об их, надеюсь, счастливых поездках на этот странный маленький остров. И это понятно, мы же одна из самых маленьких наций в мире с собственным языком”.

Интересно, что в различных странах соотношение глобалистов и патриотов разное. Однако внутри страны, в основном, популярны почвенники, как и в России. При этом нельзя сказать, что они замкнуты на родной аудитории – музыканты находят слушателей и за рубежом. Локальный рынок слишком мал.

Хорошо это видно на примере Квебека, где 65% песен в эфире каждый день должны быть французскими согласно утвержденной квоте. Выигрывает от этого, разве что, мейнстрим, ибо на всех места не хватает. Ситуация весьма похожа на татарстанскую, не правда ли?

“Певцам и группам, которые не вписываются в этот мейнстрим и TOP-40, просто необходимо достучаться до многообразной аудитории вне Квебека, – говорит Ксавьер Паради. – Конечно, Интернет немного выручает в этом плане, но это не волшебное решение. К примеру, если ваша группа играет живьем, гастроли вне Квебека чрезвычайно важны. Но иногда франкоязычным группам очень трудно найти возможность поиграть в других (в основном, англоговорящих) канадских провинциях или в США. Канадским французам проще вызвать определенный интерес в Европе, но возникают проблемы с расстояниями, что, в целом, удорожает гастроли, требует более кропотливой организации. Запасшись терпением, это можно сделать: “Automelodi” впервые выступили в Европе в 2011-м, и это был отличный опыт”.

ГЛОБАЛЬНАЯ ЛОКАЛЬНОСТЬ

“Я заметил, – резко бросает Лаури Леис из эстонской группы “Psychoterror”, – что слушатели за границей предпочитают группы, которые поют на своих родных языках, а не на убогом английском”.

Незнакомые слова явно не являются препятствием для многих талантливых команд, если они, конечно, не упертые текстовики.

Ведь зритель, в первую очередь, ждет шоу. К примеру, нидерландской группе “De Kift” здорово помогает то, что это музыкальный коллектив, работающий также в сфере театра и литературы: она сотрудничает с труппами, а тексты песен часто основаны на хорошо известных литературных произведениях писателей со всего мира. В их числе, кстати, Венечка Ерофеев, Чехов, Бунин, Набоков, Гоголь. Так что “De Kift” может выступать не только на фестивалях и в клубах, но и на театральных подмостках.

“Когда мы начинали в 2005-м играть за рубежом, во Франции и Великобритании, мы постоянно поражались той подавляющей атмосфере, которая царит на концертах, когда никто не понимает слов, – говорит Кетил Кинден Эндерсен. – Но через некоторое время мы обнаружили, что можно выплескивать в зал море энергии и удерживать внимание зрителей, которые не понимают, что им поют, с помощью мелодий и ритмики. Танец – это, безусловно, универсальное явление”.

Очевидно, что сейчас, когда границ, как минимум, нет в Интернете, глупо ограничивать себя парой диалектов – ведь никто уже не слушает один только пост-панк или хаус. У каждого в плеере – тотальный шаффл.

“Я думаю, что люди с очень специфическим, немейнстримовым вкусом в плане музыкальных стилей часто стараются быть более открытыми и мудрыми по отношению к языкам, – рассуждает Паради. – Это, вероятно, потому, что они проводят энное количество времени в Сети или магазинах с импортными записями в поисках подходящей музыки, редких музыкальных находок из различных стран мира, часто исполняемых на различных языках. Технология дает людям доступ ко всем видам музыки и возможность развивать свой вкус относительно музыкальных достоинств этих языков. Конечно, английский – отличный язык для сочинения песен (и я сам порой пою на нем), но он не единственный в этом плане. И я думаю, что сейчас настало время, когда певцам по всему миру уже не надо бояться, что их музыка будет менее интересной интернациональной публике из-за неанглийских текстов”.

Радиф Кашапов.

“Етатар”.