Татарская классика, вырванная из исторического контекста
На старте нового сезона, который станет юбилейным, 110-м для «камаловцев», главный татарский театр презентовал музыкальную драму «Галиябану» Мирхайдара Файзи в постановке Ильгиза Зайниева. Среди зрителей на показах в минувший уик-энд был и московский критик Максим Чуклинов, который в материале для «БИЗНЕС Online» размышляет о том, что сохранение театральных традиций в том виде, в котором это подано в спектакле «Галиябану», отнюдь не способствует решению подобной важной задачи.
Ильгиз Зайниев |
ПРОВОКАЦИЯ, НА КОТОРУЮ ПОДДАЕТСЯ РЕЖИССЕР
Для человека, выращенного на плодах культуры либо совсем западной, либо совсем восточной, крайне сложно говорить о татарском национальном театре, расположившемся где-то посередине. Под любым суждением здесь можно разглядеть попытку зайти в чужой монастырь со своим уставом, чего делать совершенно не хотелось бы. Тем не менее, в любом уставе можно найти что-то полезное, посмотреть с его помощью несколько иначе на собственные принципы и взгляды. Всё это необходимо написать в начале, чтобы избежать последующих оговорок, которых может появиться достаточно много при разговоре о премьере «Галиябану» Ильгиза Зайниева в театре им. Камала.
В юбилейный 110-й сезон пьеса Мирхайдара Файзи была поставлена здесь в не менее юбилейный 10-й раз. Мелодраматическая история о любовном треугольнике, сложившемся между представителями деревенской молодёжи, не претерпела на этот раз сильных изменений: режиссёр почти полностью сохранил текст, музыкальную партитуру, созданную сто лет назад Салихом Сайдашевым, образную систему и эстетический язык, диктуемый самой пьесой. В спектакле есть всё, что нужно для того, чтобы заставить публику аплодировать стоя. Любовная интрига, комичные недопонимания, драматичные монологи, живая музыка, песни и танцы, стрельба, герой, злодей, трагичный финал и свет в конце тоннеля — этот рецепт на протяжении уже очень долгого времени безотказно привлекает как зрителей, так и театральных деятелей. Сама пьеса «Галиябану», написанная на заре ещё юной татарской драматургии, своим музыкально-драматическим форматом провоцирует на такой подход к себе. И либо умышленно, либо нет, Зайниев на эту провокацию поддаётся.
В его «Галиябану» ничто не противоречит тому, что называется в общем понимании «традицией», здесь сплетаются татарские язык и мелодии, пространство обустроено статичной окаймляющей сценографией, актёры стремятся к технике переживания и честно играют написаный текст, окрашивая его и эмоционально, и психологически. В отличие от недавно поставленного «Ричарда III», здесь режиссёр не стремится вывести сколько-нибудь оригинального театрального языка, доверяясь актёрам и тексту. Такой подход может быть вполне продуктивен, но в данной ситуации возникают вопросы к самой пьесе, которая, при всём своём обаянии, не является венцом литературного искусства, способным выстроить вокруг себя столь сложный механизм, как спектакль. По крайней мере, сегодня. И если речь идёт о некой дани традиции, то стоит задать вполне традиционный критический вопрос: «Зачем?».
ЧТО ЕСТЬ СОХРАНЕНИЕ ТРАДИЦИЙ?
Ошибочно полагать, что ответом на этот вопрос может послужить рассуждение о том, насколько важно сохранять национальный колорит, искусство и прочее. Это не вполне применимо к театру, продукт которого не может стать объектом традиционного искусства. Спектакль — это явление, существующее здесь и сейчас, способное стать объектом только на то время, пока он идёт. Живой театр не может стать музеем в принципе, такова его природа, сложившаяся ещё во время Диониса. И если говорить о сохранении традиций, то в первую очередь надо понять, что мы подразумеваем под этим словом. Мы утверждаем, что традиционным русским драматургом является, например, Островский или Чехов. Но в таком случае не стоит забывать о масштабе театрального переворота, осуществлённого пьесами Островского, и того, что Чехов в начале XX-го века относился к течению, называемому «Новая драма».
Классиками во всех видах искусств становились, как правило, те, кто отрицает или выворачивает наизнанку принципы предшествующих художников. По этой системе развивалась история искусств: каждая новая эпоха противоречила канонам прошлой, классицизм сменялся романтизмом, барокко возрождением и так далее. Каждый раз это становилось причиной раскола в обществе, жутких полемик, скандалов и так далее, но сегодня мы воспринимаем как классику и античность, и сентиментализм. Самым главным преступлением по отношению к традиции является бесконечное желание её законсервировать. Потому что в её основе лежит принцип актуальности и применимости к сегодняшнему дню. Если сегодня художник возьмётся усердно копировать Брейгеля, то он не станет продолжателем великой традиции, потому что её продолжение исключительно в движении дальше. В таком же ключе можно рассуждать о судьбе Малого театра и МХАТа, в 60-е годы ушедших в тень Таганки, «Современника», БДТ, которые, в свою очередь, ушли в тень современных театральных течений. Это естественный процесс, игнорировать который бессмысленно.
ТЕАТР ИЛИ СУВЕНИРНАЯ ПРОДУКЦИЯ С ИСТОРИЧЕСКОЙ ТЕМАТИКОЙ
При постановке спектакля, помимо всего прочего, необходимо помнить о двух вещах: о том, что мы живём в XXI веке, и что до него был XX-й. За это время немало демаршей превратилось в традицию. Всё это привело нас к той действительности, в которой мы к счастью или, к сожалению, оказались. Для того чтобы одевать людей в национальные костюмы и просить говорить их странным старым языком, нужен какой-то мотив, какая-то задача, которая заставит зрителей в новом ключе взглянуть на окружающие события, явления и проблемы. Если же мы хотим видеть на сцене сувенирную продукцию с исторической тематикой и называть это театром, то нам необходимо отказаться от своих смартфонов, автомобилей, от нашей экономической и политической системы — словом, ото всего, что отличает нас от человека XIX века. Потому что есть изрядная доля лицемерия в том, чтобы пользоваться всеми благами современности, а театральное искусство удерживать где-то там, позади, где мы его уже поняли. Но тот театр, который всё-таки вырвался вперёд — он продолжает развиваться, задавать вопросы и требует относиться к себе не только как к шуту.
Так же есть ещё один тип театра, использующий тот подход к постановке классики, который сейчас принято называть таинственным словосочетанием «новое прочтение». Новое прочтение может никак не коррелировать с актуальными вопросами, но оно может быть интересным с точки зрения обычного человеческого любопытства. С помощью пространства, интонаций, изменения структуры текста — да чего угодно — можно извлечь практически из каждой пьесы темы и смыслы, которые прежде скрывались или которых вообще там не было. Но, во всяком случае, театр вынужден постоянно стремиться к тесной коммуникации с публикой, а для этого необходимо говорить с ней на одном языке. Если, конечно, мы говорим о том театре, задачи которого выходят за рамки организации весёлого досуга. Но здесь возникает ещё одна проблема — при этом всякий спектакль должен оставаться в контексте того, что происходит в искусстве вообще.
Так исторически сложилось, что по непонятным причинам театр всегда на пару десятков лет отставал от веяний, идей и тенденций, присущих остальному миру творчества. В XX веке этот разрыв начал сокращаться и сегодня мировой театр максимально приблизился к темам contemporary art и начал активно интегрироваться в общее движение искусства. Поэтому сегодня особо важно не только видеть, но и учитывать тот контекст, в котором мы существуем — и художественный, и социальный, и политический, и этический.
ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМА СПЕКТАКЛЯ
Основная проблема спектакля «Галиябану» заключается в том, что он вырван из этого контекста, он как бы не учитывает того, что происходило прежде и происходит сейчас. Это сквозит и в мизансценах, и в подходе к актёрам, и в сценографии, которая, несмотря на читающийся образ и деревни, и дома, и леса, не рождает идеи само по себе. Это пространство, которое лишь обозначает локации, но в шекспировском театре эту функцию с тем же успехом выполняли таблички с надписями «Лес», «Замок», «Площадь» и т.д. А ведь из решения пространства зачастую формируются совершенно новые и неожиданные концепции спектаклей. Безусловно, в этой вневременности спектакля есть своё обаяние, но, кажется, что театр Камала сейчас стремится как раз в сторону интеграции в мировое культурное сообщество, что вполне возможно, благодаря самобытности национальной татарской культуры и той политике, вектор на которую взял театр.
Тот самый вектор, который обычно раскалывает публику на два лагеря, сеет смуты и конфликты, но в итоге становится тем, что спустя время называют традицией. И нам только остаётся желать команде театра терпения и творческих сил, потому что нет ничего сложнее, чем сохранить зрителя, не уйти в конъюнктуру и сохранить всё лучшее в своей национальной идентичности.
Максим Чуклинов