Альфрид Бустанов уверен, что язык сам определяет свои ниши, а не смотрит на отмененную графу в паспорте

Бурная дискуссия вокруг высказывания профессора ВШЭ Гасана Гусейнова о языковой ситуации в стране стала поводом для очередного материала автора «БИЗНЕС Online», ассистент-профессора Амстердамского университета Альфрида Бустанова. Он считает, что татарский язык не хранит в себе каких-то тайн, доступных лишь этническим татарам. Утверждать обратное — значит поддерживать изгнание всех языков кроме русского в национально очерченные рамки искусственной сегрегации.

Целая плеяда отечественных востоковедов составляли свои письма татарским ученым и богословам на их же языке, соблюдая все риторические приемы, необходимые элементы визуального плана

МЕНЯ ИНТЕРЕСУЕТ ПРАГМАТИЧНАЯ АРТИКУЛЯЦИЯ ТАТАРСКОГО ЯЗЫКА ТЕМИ, ДЛЯ КОГО ОН ТОЧНО НЕ БЫЛ «РОДНЫМ»

На прошлой неделе социальные сети были взбудоражены суждением профессора Гасана Гусейнова о языковой ситуации в нашей стране. Своим текстом я хотел бы выразить чувство солидарности своему коллеге, чьи работы о русском языке я нахожу очень важными и полезными. Высказывание профессора Гусейнова поднимает целый ряд проблем, среди которых проблема языкового многообразия кажется мне наиболее близкой. О ней, в исторической ретроспективе, и пойдет речь ниже.

Татарский язык не принадлежит татарам. В той же степени, как и русский язык не принадлежит лишь русским. Государственный язык Республики Татарстан не хранит в себе каких-то тайн, доступных лишь «этническим» татарам. Утверждать обратное значит поддерживать изгнание всех языков кроме русского в национально очерченные рамки искусственной языковой сегрегации. Последнее, к сожалению, мы наблюдаем в последние годы.

Весь XVIII век татарские толмачи обслуживали восточное направление внешней политики Российской империи. Татарский язык служил надежным инструментом на пути к расширению пределов империи в Средней Азии. Конечно, можно рассуждать о степени самостоятельности татарских агентов империи в этой политике (то есть, были ли у них свои планы на выстраивание параллельных контактов и горизонтальных связей, помимо официальных), но сам факт их активного участия в имперской политике бесспорен.

Особый интерес представляют контактные зоны, в которых татарский язык служил средством коммуникации. В данном случае речь идет не о бытовании переводной литературы — с русского, арабского, персидского и других языков, поскольку тогда мы имеем дело лишь с трансляцией смыслов для татароязычной аудитории. Скорее, меня интересует прагматичная артикуляция татарского языка теми, для кого он точно не был «родным».

НЕ ОТЛИЧИТЬ ПОЧЕРК «ТАТАРИЗИРОВАННЫХ» ЧУВАШЕЙ ОТ МИШАРЕЙ И КАЗАНСКИХ ТАТАР

Ко второй половине XIX — началу XX в. «быть татарином» в России стало престижно. У татар сложилась самостоятельная и развитая система образования, десятки городских медресе из камня, великолепные мечети в европейском стиле, богатейшее книгопечатание и солидный деловой класс с такими же солидными капиталами. Рост престижа послужил основой для массового перехода крещеных из православия «обратно» в ислам. Не у всех из них предки были мусульманами. Многие чуваши и удмурты попадали под влияние татарской мусульманской культуры и «становились татарами», то есть перенимали их язык и религию. Однако, изучать такие контактные зоны или «ассимиляцию в татарство» непросто. Например, в рукописях совершенно не отличить почерк «татаризированных» чувашей от мишарей и казанских татар. Оно и понятно: литературная норма стояла над племенными различиями. Хочешь быть татарином? Переписывай «Кысса-йиЙосыф» нужным почерком, ну и уразу держи.

И, тем не менее, письменные источники изредка дают нам шанс изучать такие гибридные идентичности. Начнем с поэзии. Известно, что в XIX веке любовная лирика Габделджаббара Кандалый (1797-1860) была очень популярна среди простого люда. Писал он, естественно, арабскими буквами в суфийской стилистике, что, наверное, и было секретом его успеха. Так вот, уже давным-давно в библиотеке КГУ археограф Альберт Фатхи обнаружил стихи Кандалый, приклеенные на переплет персидской рукописи середины XIX века. Правда, написаны они были кириллицей! Текст сложно поддается реконструкции, но очевидно, что это стихи Кандалый. Кто мог записать их в таком виде? Фатхи считал, что это был солдат, знавший русские буквы и почти неграмотный по-татарски. На мой же взгляд, это был не-татарин, попавший под влияние мусульманской литературы, но не знавший арабской графики, а потому записавший понравившиеся стихи на слух.

Есть и другие примеры. В Институте восточных рукописей РАН сохранилось письмо, датированное 18 ноября 1834 года. В нем автор сообщает своему приятелю ахунду Фатхулле ал-Урави две новости. Во-первых, он отправил прошение министру о присуждении медали ахунду за его заслуги (ахунд, похоже, был человеком тщеславным и любил всякие «побрякушки»). Во-вторых, автор письма недавно выдал замуж свою дочь за коллегу, некоего журналиста Куржаева, и надеялся на их счастливый брак. Все бы хорошо, да только это письмо, составленное по всем канонам татарского эпистолярного жанра, подписано так: исәннәрегезне теләп язучы Ыстепан Василий углы Лемин дип беләсезләр. Получается, что имперский чиновник Степан Васильевич вел дружескую переписку с уважаемым духовным лицом не на единственно возможном языке, а на языке письменной культуры российских мусульман.

НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ЯЗЫКА ЕСТЬ ПУТЬ К ГИБЕЛИ

В той же плоскости частной переписки лежит и целый комплекс писем, составленных на рубеже XIX–XX веков российскими востоковедами. Внимание, сейчас будет пафос! Целая плеяда отечественных востоковедов, чьи имена золотыми буквами вписаны в мировую науку, составляли свои письма татарским ученым и богословам на их же языке, соблюдая все риторические приемы, необходимые элементы визуального плана (вроде отступов и тугры наверху письма) и внутренней структуры. Н. Ф. Катанов, Евфимий Малов, А. Н. Самойлович, В. В. Радлов и другие — все они писали прекрасные письма на тюрки с полным знанием дела. И делали они это далеко не обязательно из чистой любви к татарам, напротив — некоторые из вышеперечисленных лиц открыто ненавидели мусульман. Такова была прагматика, если угодно, порядок вещей: писать по-русски исламским богословам — моветон.

Многие образованные мусульмане в какой-то мере знали русский язык. Например, медицинский трактат на османском языке, переписанный в деревне Тюнтяр в 1772 году, венчает дополнительная подпись переписчика по-русски: Усман Смаилев. Некоторые интеллектуалы, вроде Фатиха Карими, вполне могли писать по-русски, но чаще делали вид, что языка не знают и пользовались услугами устного переводчика, чтобы иметь больше времени на раздумья при важных разговорах. Очевидно, что отношение к языку не было однозначным, скорее — ситуативным и очень прагматичным.

Чему нас учат эти пограничные ситуации? Национализация языка есть путь к гибели. Язык сам определяет свои ниши, а не смотрит на отмененную графу в паспорте. Татарский язык — это не язык татар, а инструмент коммуникации между говорящими, для которых по какой-то причине именно этот язык сейчас удобен. Конечно, залогом для такой работы языка является наличие устойчивого языкового репертуара, возможности обратиться не к единственно возможной опции, а выбирать из спектра доступных языков и их комбинаций. Языковое многообразие — это историческая норма в нашей стране. Хотелось бы, чтобы это богатство оставалось с нами и дальше.

Альфрид Бустанов

business-gazeta