Замдиректора ИЯЛИ о том, а был ли Тукай, кто читает 15-томник Исхаки и какой персонаж стал символом трагической судьбы татарской женщины
«Казани как центру татароведения неприлично не иметь своего действующего ваковского совета», — уверен известный казанский литературовед Марсель Ибрагимов. Так что желающим защищать диссертации о татарской литературе порой приходится это делать за пределами республики. В интервью автору «БИЗНЕС Online», востоковеду Азату Ахунову, он рассказал об отношении к выпадам против татарских классиков, евразийских взглядах Габдуллы Тукая и перспективах современных национальных писателей.
Марсель Ибрагимов из плеяды исследователей нового типа. Люди этого поколения мыслят широко и нестандартно, не боятся высказывать свое мнение, иногда отличное от общепринятых догм и стандартов. Фото: Сергей Елагин
ИССЛЕДОВАТЕЛЬ НОВОГО ТИПА
Литературовед Марсель Ибрагимов из плеяды исследователей нового типа. Люди этого поколения мыслят широко и нестандартно, не боятся высказывать свое мнение, иногда отличное от общепринятых догм и стандартов. Во многом свободные от советского бэкграунда, они пытаются проложить свой путь в науке, идя порой на ощупь, но опираясь на общемировой опыт.
Ибрагимов начинал свою научную и педагогическую карьеру в Казанском государственном университете, где проработал около 20 лет. С 2018 года он сотрудник Института языка, литературы и искусства им. Ибрагимова АН РТ. В настоящее время является заведующим отделом текстологии и заместителем директора института по инновациям и внешним связям, занимается исследованиями в области национальной идентичности татарской литературы, сопоставления татарской и русской литератур.
Марсель Ибрагимов: «Мне понятно негодование простых людей, для которых Тукай — это не просто поэт, но символ татарской культуры, если хотите, неотъемлемая часть их собственной татарскости» Фото предоставлено Марселем Ибрагимовым
«МЕНЯЛАСЬ ИДЕОЛОГИЯ — МЕНЯЛИСЬ И АКЦЕНТЫ В ОСВЕЩЕНИИ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ТУКАЯ»
— Марсель, прежде чем перейдем к разговору о проблемах татарской литературы и литературоведения, хотел бы задать тебе вопрос, как говорится, на злобу дня. Недавно известный башкирский литератор Айдар Хусаинов опубликовал довольно провокационный и эпатажный пост, в котором заявил, что Габдуллы Тукая никогда не было, что это мистификация и собирательный образ творческой группы, созданной татарским писателем Фатихом Амирханом «по заказу». Я процитирую: «…На самом деле никакого Тукая как живого человека не существовало, это был псевдоним группы литераторов вокруг Амирхана. Они публиковали тексты в газетах, а публика считала, что такой человек и правда живет в Казани. Потом ему организовали кончину и стали рассказывать, каким он был. Простодушные люди охотно верили, а в советское время уже и вынуждены были верить. Чтобы секрет не вышел наружу, всех литераторов круга Амирхана репрессировали». Как тебе такой поворот? Это что, литературная фантазия или нечто большее?
— Я хотел бы вспомнить события двухлетней давности: интервью журналиста Олега Кашина на «Эхе Москвы» в связи с инициативой по наименованию международного казанского аэропорта именем Тукая. Если ты помнишь, в своем интервью он назвал поэта и ряд других национальных авторов (Мустая Карима, Сулеймана Стальского) фейком, поделив все литературы и культуры на мировые и локальные и отнеся к последним большинство российских национальных литератур и культур.
Тогда это выступление тоже вызвало эмоциональную реакцию. Одни негодовали, открыто называя Кашина шовинистом, другие солидаризировались с такой позицией. Третьи, подхватив тему, обосновывали свою мифологию Тукая, как, например, пермский блогер Алексей Траньков, назвавший татарского поэта «прорусским, антитурецким и антиконсервативным татарским публицистом». Как относиться к подобного рода текстам?
Мне понятно негодование простых людей, для которых Тукай — это не просто поэт, но символ татарской культуры, если хотите, неотъемлемая часть их собственной татарскости. Такого рода публикации они воспринимают не только как личное оскорбление, но и как оскорбление, нанесенное всей нации. Масла в огонь подливает и то обстоятельство, что все авторы наподобие Хусаинова рассуждают о Тукае, татарской литературе, находясь в позиции «вненаходимости» по отношению к ним. Ну это подобно тому, как если бы я начал писать о фейковости Уильяма Шекспира, основываясь на материалах «Википедии» и окололитературных байках.
Другое дело — профессиональное сообщество (литераторы, ученые). Здесь я вижу другую реакцию. Большинство из них называют подобного рода выпады против Тукая и других татарских классиков ерундой, низкокачественной инсинуацией, рассчитанной на массового читателя и преследующей цель напомнить о себе любимом. Поэтому, мол, и нет никакого смысла что-то доказывать такого рода авторам.
В то же время бесспорным является тот факт, что каждый выдающийся, народный писатель или поэт имеет свою мифологию. Об этом еще в XIX веке в «Философии искусства» писал немецкий философ Фридрих Шеллинг. Исходя из такой мысли, можно сказать, что Шекспир, Иоганн Гете, Александр Пушкин, Тукай — это не только символы национальных культур, но и мифологизированные личности. Применительно к Тукаю о том в своем исследовании написал немецкий ученый Михаэль Фридерих. В его монографии, изданной на русском языке в переводе Искандера Гилязова под названием «Габдулла Тукай как объект идеологической борьбы», на основе изучения восприятия поэта в татарской критике и литературоведении XX века было показано влияние различных социокультурных контекстов на формирование, как бы сейчас сказали, имиджа Тукая. Его мифология образовывалась в процессе борьбы идеологий: из Тукая делали то мелкобуржуазного поэта, то поэта, выражавшего в своих стихах чаяния угнетаемых царским режимом народных масс, то атеиста, то гуманиста, то интернационалиста. Менялась идеология — менялись и акценты в освещении жизни и творчества Тукая.
Мифотворчество Тукая, Пушкина, Абая Кунанбаева, Тараса Шевченко, Сеспеля Мишши не имеет временных границ. Наивно полагать, что в новом столетии оно кануло в лету. С одной стороны, мы сейчас живем в более открытом мире, где нет доминирующей идеологии, подобной партийной в СССР, что снимает существовавшие некогда ограничения в изучении Тукая, других классиков татарской и иных национальных литератур. Это дает возможность издавать их без купюр (как нередко было в советском прошлом, когда, например, из собраний сочинений Тукая изымались стихи религиозного содержания), открывает возможности для идеологически не предвзятого осмысления тем, которые раньше маргинализировались (например, «Тукай и средневековая татарская литература», «Религиозные коды в поэзии Тукая» и прочие). С другой стороны, когда снимаются ограничения, возникает соблазн впасть в иную крайность, и разрушение одних мифов в таком случае оборачивается созданием других.
Сказанное относится не только к Тукаю, но и к татарской литературе в целом. Как-то на одной из конференций в МГУ, посвященной теоретическим и методологическим проблемам изучения русской литературы XX века, ныне покойный профессор Сергей Иванович Кормилов назвал одного из своих коллег религиозным схоластом, имея в виду его известные публикации о православных христианских кодах в русской литературе. Принципиально уйти от мифотворчества невозможно: всегда будут отдельные личности, которые в погоне за сиюминутной популярностью, либо исходя из идеологической конъюнктуры, либо обслуживая интересы определенных социальных, политических групп, станут вбрасывать в массовую интернет-аудиторию тексты, подобные кашинско-хусаиновским.
«Тукай — это не только символы национальных культур, но и мифологизированные личности. Применительно к Тукаю о том в своем исследовании написал немецкий ученый Михаэль Фридерих» Фото предоставлено Марселем Ибрагимовым
— Говоря иначе, трогать классиков нельзя? Понятно, что они символы, образцы для подражания, но не памятники же. Все они были живыми людьми и далеко не праведниками.
— Нет, это не значит, что гуманитарии не учитывают подобное. Еще в начале 2000-х на одной из конференций, посвященных Тукаю, я выступил с докладом «Пушкин и Тукай как национальные мифы». Я сопоставлял опорные точки пушкинского и тукаевского мифов, существующие архетипические модели мифологизации. Общеизвестно, что одной из таких точек является сиротство Тукая, его тяжелая жизнь. Этот момент стал частью канонизированного образа поэта, он встречается в большинстве его биографий, в том числе в замечательной книге татарского литературоведа Ибрагима Нуруллина, изданной в советское время в серии «Жизнь замечательных людей».
Кстати, в прошлом году на организованном нашим институтом совместно с музеем Тукая круглом столе прозвучала интересная, на мой взгляд, мысль о том, что возможно и даже более перспективно другое прочтение биографии поэта. Если не ошибаюсь, писатель Ильдар Абузяров тогда высказался в том духе, что для современной молодежи больной и мыкающийся по гостиничным номерам Тукай не является привлекательным образом, что, возможно, на первое место стоит поставить то, как за короткий срок мальчик-сирота смог стать успешным журналистом, известным (причем не только в татарском мире — его печатали, о нем писали и в казахской, и в азербайджанской периодической печати) поэтом.
С другой стороны, для ученых всегда необходим диалог не только с профессиональной, но и с широкой читательской аудиторией. Мы почти ежегодно проводим конференции, посвященные творчеству классиков татарской литературы. Самое простое — издать материалы конференции, как и делается в большинстве случаев. Но мы не ограничиваемся только этим: к каждой такой конференции в виде отдельного сборника серии «Духовное наследие: поиски и открытия» публикуются неизвестные и малоизвестные архивные материалы, письма, литературно-критические статьи о творчестве писателей. Одновременно учеными нашего института готовятся небольшие альбомы, в которых жизнь и творчество наших классиков представлены в фотографиях. Это понятно, доступно для восприятия любого читателя.
Вот лишь один пример: во втором выпуске серии, посвященном классику татарской литературы Амирхану, опубликован дневник друга писателя, журналиста Карима Сагита. В нем подробно изложены события последнего месяца жизни Амирхана: как болел писатель, как близкими и друзьями было организовано дежурство во время его болезни, как проходили похороны, где и когда печатались некрологи. В западной науке все это называют daily life (в переводе с английского — «повседневная жизнь»). Публикация таких материалов, их размещение в интернете (все книги этой серии доступны на сайте института) — один из путей развенчивания всевозможных инсинуаций вокруг татарской литературы, ведь с архивами не поспоришь.
— Тукай прожил всего 27 лет, но оставил большое наследие. Его творчество изучали весь советский период, неужели остались «белые пятна»?
— Конечно, текстологических находок будет уже меньше, хотя они не исключены. Речь скорее должна идти о том, как изучать. В первом томе «Материалов к хронике жизни и творчества Тукая» во введении я пишу о том, что необходимо искать в творчестве поэта новые смыслы. Для этого нужны новые контексты, в которых бы данные смыслы проявились. Они могут быть самыми неожиданными. Например, Тукай и евразийство. Казалось бы, что общего между поэтом и евразийцем Николаем Трубецким? Но посмотрите: последний в своих трудах говорит о неслиянности языков и культур, их уникальности. Тукай не был философом, но его творчество, по сути, во многом олицетворяет эти идеи русского мыслителя.
«Общественное признание — это в первую очередь мнение литературных критиков, искусствоведов, представителей творческой интеллигенции» Фото: «БИЗНЕС Online»
«КАКОВЫ КРИТЕРИИ, ПОЗВОЛЯЮЩИЕ ОТНЕСТИ ТО ИЛИ ИНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА К РАЗРЯДУ НАИБОЛЕЕ ВЫДАЮЩИХСЯ?»
— Еще одна острая тема, косвенно затрагивающая Тукая. Не исчерпала ли себя Тукаевская премия? Не ушла ли она от исходных целей и задач? Мы видим, что каждый год, когда начинается обсуждение кандидатов, татарское общество поляризуется. Возникают споры, конфликты и даже скандалы. При этом бывает так, что порой премия достается случайным людям в угоду текущего конъюнктурного момента. Как ты считаешь, может, в данном следовать известному принципу «лучше редко, но метко»?
— Действительно, в последние годы в средствах массовой информации нередко высказываются подобного рода сомнения и они, на мой взгляд, небезосновательны. Каковы критерии, позволяющие отнести то или иное произведение литературы и искусства к разряду наиболее выдающихся? Как измерить значительность вклада, который то или иное произведение внесло в развитие национальной культуры? Очевидно, что ключевым моментом здесь является общественное признание, что, кстати, прописано в первом пункте положения о государственной премии имени Тукая. Общественное признание — это в первую очередь мнение литературных критиков, искусствоведов, представителей творческой интеллигенции. Конечно, среди сообщества не всегда бывает единодушие по отношению к выдвигаемым на соискание премии кандидатурам, что вполне естественно. Причина недовольства не в этом, а в том, что недостаточно внимания уделяется формированию публичной среды вокруг данной премии.
Да, республиканские СМИ освещают событие на всех его этапах, в телевизионных передачах, печати, предоставляется возможность высказаться как кандидатам, так и критикам, искусствоведам, общественным деятелям. Но у меня и многих моих коллег не возникает ощущения, что присуждение Тукаевской премии является СОБЫТИЕМ в культурной жизни республики. Иными словами, ему не хватает публичности, и поэтому основной дискуссионной площадкой всего, что связано с присуждением премии, становятся социальные сети. Возможно, на телевидении стоит запустить специальный проект, посвященный премии имени Тукая. В рамках этого проекта можно было бы рассказать о лауреатах прошлых лет: писателях, композиторах, художниках, ученых, театральных деятелях, дать возможность высказаться критикам, представителям творческой интеллигенции, организовать дискуссии.
Есть еще один момент: в том же первом пункте положения говорится о том, что премия также присуждается за выдающиеся научные исследования в области искусствоведения и литературоведения. За всю 60-летнюю историю Тукаевская премия лишь четырежды присуждалась ученым: Наки Исанбету в 1968 году, Абрару Каримуллину в 1991-м, коллективу фольклористов нашего института (Илбарису Надирову, Флере Ахметовой, Ленару Замалетдинову, Хузиахмету Махмутову, Хамиту Ярмухаметову) за 12-томное издание «Татарское устное народное творчество» в 1989-м, литературоведу Нилу Юзееву в 1974-м. Получается, что с 1991 года, то есть за последние почти 30 лет, не было никаких выдающихся научных исследований по литературоведению и искусствоведению? Уверен, что есть ученые, заслуживающие этой высокой награды.
«В институте я относительно недавно: пришел в 2018 году из Казанского университета, где проработал почти 20 лет» Фото: Сергей Елагин
«МОЖЕТ СЛОЖИТЬСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО НАШ ИНСТИТУТ НИЧЕМ НЕ ЗАНИМАЕТСЯ»
— Поскольку, помимо руководства отделом текстологии, ты еще являешься и заместителем директора ИЯЛИ, хотелось задать вопросы более широко плана. Наверное, многим было бы интересно узнать, чем занимается институт. Для чего он нужен, в чем заключается его значимость для общества?
— В институте я относительно недавно: пришел в 2018 году из Казанского университета, где проработал почти 20 лет. В вузе вместе со своими коллегами занимался сопоставлением русской и татарской литературы, через сравнительный анализ выходил к проблеме национальной идентичности литературы. От сопоставлений отдельных произведений я постепенно поднимался к сопоставлению литературных явлений более высокого порядка: течений, направлений, литературных эпох. Это требовало обращения к трудам по истории татарской литературы, поэтике, фольклору. Тогда для меня одним из основных источников знаний были труды ученых ИЯЛИ: Гали Халита, Юзеева, Мухаммета Гайнуллина, Олега Хисамова, Азата Ахмадуллина, Зуфара Рамеева и других.
Как исследователь я формировался в 2000-е. Это время обновления отечественной гуманитарной науки, прежде всего теоретико-методологической базы. Не скрою, у меня тогда не было особого пиетета по отношению к названным выше ученым и другим исследователям этого круга. Возможно, по причине того, что они опирались на традиции отечественной методологии, которая на тот момент представлялась мне не столь привлекательной, как современные западные теории. Но при этом я отдавал себе отчет, что без 5-томника Тукая, 8-томника Галимджана Ибрагимова, 4-томника Амирхана, 12-томника «Татарское устное народное творчество» и «Истории татарской литературы» в 5 томах полноценные научные исследования как в области сопоставления литератур, так и по истории татарской литературы были бы невозможны. Данные труды лишь малая толика той огромной научной работы, которая ведется в институте на протяжении 80 лет.
Среди достижений последних лет — это такие знаковые для современного татароведения академические проекты, как «Татарская лексикология» в 3 томах, «Атлас татарских народных говоров», «Татарская грамматика» в 3 томах, «История татарского литературного языка», 6-томный «Толковый словарь татарского языка», 2-томный «Этимологический словарь», 8-томная «История татарской литературы», многотомные академические издания классиков татарской литературы: Тукая, Гаяза Исхаки, Ибрагимова. И так далее.
— Конечно, это огромное богатство, которое, к сожалению, обычный, рядовой читатель не видит. Оно ему недоступно. Хотя сейчас наблюдается рост интереса к своему прошлому, корням. Я знаю, что это связанно в том числе и с особенностями финансирования таких изданий: по закону они не могут поступать в свободную продажу и распространяются бесплатно по школам, вузам и библиотекам.
— Да, нередко в адрес института приходят письма, в том числе от простых людей, с просьбой продать им то или иное издание, подготовленное в нашем институте. К сожалению, нам приходится отвечать вежливым отказом. Думаю, что этот вопрос нуждается в правовом решении.
Бытует расхожее мнение, что сейчас люди меньше интересуются литературой, нежели в советском прошлом, особенно молодежь. Отчасти оно соответствует действительности. Современную культуру трудно назвать литературоцентричной, и это не может не тревожить гуманитариев, знающих, что любовь к литературе, развитая книжная культура всегда были свойственны татарам. Но я не стал бы драматизировать ситуацию. Скажу банальную вещь: привычная для нас книжная форма существования литературы все активнее вытесняется цифровой, и очевидно, что молодежь предпочитает электронный формат чтения. Значит, необходимо активнее развивать электронные библиотеки.
Нашим коллегам, российским и зарубежным ученым-тюркологам все эти издания ИЯЛИ хорошо знакомы. Конечно, они не так хорошо известны широкой читательской аудитории, потому, наверное, может сложиться впечатление, что наш институт ничем не занимается, а государство напрасно тратит деньги на его содержание. Отчасти в том, что встречаются такие высказывания, виноваты мы сами. Большинство наших ученых погружены в научное творчество, для них, выражаясь словами Бориса Пастернака, «цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех». Однако в современном мире от ученого в гораздо большой степени, чем ранее, требуется включенность в различные коммуникации, причем не только профессиональные.
Мы работаем над этой проблемой, стараясь сделать деятельность нашего института более публичной. Определенные шаги в данном направлении уже есть. Большинство наших изданий выкладывается в свободный доступ на сайте института. Любой может скачать эти книги совершенно бесплатно без всяких ограничений. Растет популярность портала miras.info, который ведет наш центр письменного и музыкального наследия. Там все желающие могут также абсолютно бесплатно скачать древние татарские рукописи и книги, почитать дореволюционные татарские газеты и журналы, ознакомиться с базой данных по татарской эпиграфике. Сейчас ведется работа по транслитерации татарских журналов и газет начала прошлого столетия («Шура», «Аң», «Юлдуз» и другие) на кириллицу. Уверен, что это еще больше расширит читательскую аудиторию. Идет обновление институтского сайта, разрабатывается концепция своего YouTube-канала. Ну и, конечно же, на все наши мероприятия мы приглашаем представителей СМИ.
«В канун 130-летия со дня рождения Ибрагимова вышла иллюстрированная двуязычная книга, посвященная его жизни и творчеству…» Фото: Сергей Елагин
«ИСПОЛЬЗУЯ ТЕРМИНОЛОГИЮ НАШЕГО ПРЕЗИДЕНТА РУСТАМА МИННИХАНОВА, МЫ НЕ «СУВЕНИРНЫЙ» НАРОД»
— ИЯЛИ выпускает многотомники классиков татарской литературы. Это капитальные, академические издания. Насколько они востребованы читателем?
— Подготовкой и изданием сочинений классиков татарской литературы наш институт занимается с момента своего образования в 1939-м. В разные годы издавались многотомники Тукая, Амирхана, Ибрагимова, Мажита Гафури, Мусы Джалиля, Каюма Насыри и других. В новом столетии реализовано два проекта: 6-томное академическое собрание сочинений Тукая и 15-томное собрание сочинений Исхаки. Близится к завершению проект 15-томного академического собрания сочинений Ибрагимова — издано 10 из 15 томов.
Да, нередко приходится слышать вопрос: для чего нужны такие многотомники? Не лучше ли готовить однотомные издания, которые будут пользоваться большим спросом у рядового читателя? В этом, безусловно, есть определенный резон: один-два тома избранных сочинений Тукая, Дэрдменда, Михая Бабича, Галиаскара Камала, других классиков в какой-то степени могут удовлетворить рядового читателя, создать у него общее представление об их творчестве. Такие издания нужны, и в последние десятилетия отделом текстологии было реализовано несколько таких проектов: изданы «Сочинения и письма» поэта Сагита Сунчелея, однотомное издание стихов, статей, воспоминаний современника и друга Тукая Миргазиза Укмасый и так далее. В прошлом году усилиями ученых центра письменного и музыкального наследия увидел свет однотомник сочинений татарского просветителя Шигабутдина Марджани, куда вошли абсолютно новые, ранее не издававшиеся работы.
Другое дело — академические издания. Их задача — представление творчества писателей в полном объеме, включая различные редакции и варианты произведений. К ним предъявляются особые текстологические требования, например наличие подробных комментариев. Именно такими изданиями пользуются ученые в процессе работы над диссертациями, монографиями, статьями, хотя, безусловно, это не отменяет работу с первоисточниками.
Вопрос «Востребованы ли такие многотомники за пределами академической науки?» звучит риторически. Сейчас, например, в Москве в Институте мировой литературы имени Горького готовится 100-томное собрание сочинений Льва Толстого. Кому, кроме толстоведов или исследователей русской литературы, оно нужно? Давайте не будем лукавить: рядовой читатель вряд ли приобретет для своей домашней библиотеки все 100 томов. Речь здесь скорее идет о библиофилах, с одной стороны, и о людях, интересующихся литературой, культурой, историей. То же самое мы можем сказать и о наших изданиях классиков. В книжных магазинах уже не найти многотомника Тукая, отдельных томов из 15-томника Исхаки. И это относится не только к академическим изданиям классиков. Сейчас идет работа над переизданием первых томов «Толкового словаря татарского языка», библиографической редкостью становится «Этимологический словарь». Поверьте, читателей, интересующихся татарским языком, литературой, фольклором, искусством, немало. Используя терминологию нашего президента Рустама Минниханова, мы не «сувенирный» народ, у нас богатое культурное прошлое, есть что изучать еще многие годы.
Кстати, много интересующихся татарским наследием и среди русскоязычных читателей, поэтому мы, исходя из своих возможностей, стараемся удовлетворить их интерес к татарской культуре. В канун 130-летия со дня рождения Ибрагимова вышла иллюстрированная двуязычная книга, посвященная его жизни и творчеству…
— Писателя много издавали в советское время. На чем основывалось решение заново переиздать его труды?
— Не буду вдаваться в историю текстологии Ибрагимова — она вряд ли интересна рядовому читателю. В 8-томник, который начал издаваться в 1970-е, не вошли многие труды писателя и публициста. Были идеологические препоны, которые не позволяли, скажем, включать такие произведения, как «Адамнар» (о голоде в Поволжье в 1921 году), или такие труды, как «Борыңгы ислам мәдәнияте» («Древняя мусульманская культура»), «Татар мәдәнияте нинди юл белән барачак?» («Каким путем пойдет татарская культура?»). Таких трудов набралось в общей сложности еще на 7 томов. Думаю, что новое издание позволит увидеть разного Ибрагимова, ведь талант трудно уместить в строго очерченные рамки. Уверен, что новый 15-томник разрушит созданные некогда стереотипы.
— Может создаться впечатление, что это очень легкая и простая работа — готовить академические многотомники. В чем заключаются основные сложности?
— Конечно, невозможно отрицать наличие проблем на данном поприще. Я не буду специально останавливаться на вопросах профессионального плана, скажу лишь одно: читатель зачастую не задумывается, какой труд проделывается исследователями, например, при составлении комментариев, ведь нередко один комментарий требует проведения целого научного исследования. Слова, некогда сказанные Владимиром Маяковским о поэзии («Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды»), в полной мере приложимы и к труду текстолога. Отмечу другое: многие наши проекты реализуются в рамках государственных республиканских программ. Без программ по сохранению и развитию государственных языков, сохранению идентичности татарского народа многие наши проекты было бы трудно реализовать.
«Слово «милләт» (в переводе с татарского — «нация»), часто встречающееся в стихотворениях Тукая, в подавляющем большинстве переводов звучит как «народ» Фото: Сергей Елагин
«НАДО ВЕСТИ ПОДГОТОВКУ ПЕРЕВОДЧИКОВ-БИЛИНГВОВ, ДЛЯ КОТОРЫХ ТАТАРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА НЕ ЯВЛЯЕТСЯ «ЧУЖОЙ»
— Также хотелось бы затронуть тему литературного перевода. В советское время этому вопросу уделяли большое внимание. Речь идет о переводе произведений татарских писателей на русский язык. Я не говорю про английский — международный язык, это, наверное, пока неосуществимая мечта. Делается что-то в данной области? Или что можно выполнить? Найдет ли такая литература своего читателя?
— Действительно, переводу литературы на национальных языках на русский в советский период уделялось много внимания. И это не случайно. Переводы выполняли важную идеологическую функцию: формировали в сознании советского читателя представление о многонациональной советской литературе, в котором принципиальное значение имели не различия между национальными литературами, а опирающиеся на идеологические каноны сходства между ними. Эти каноны устанавливали круг переводимых авторов, корпус переводимых текстов, принципы перевода.
Приведу характерный пример: слово «милләт» (в переводе с татарского — «нация»), часто встречающееся в стихотворениях Тукая, в подавляющем большинстве переводов звучит как «народ». Такой перевод, конечно, не учитывал культурно-исторического контекста, в котором формировалось творчество Тукая и других татарских писателей и поэтов. Начало XX века — период роста национального самосознания татар. Татарские писатели, мыслители, общественные деятели в своих художественных произведениях, публицистике, научных трудах ставят вопрос об особенностях татарской нации, ее месте в мировом цивилизационном пространстве, отношениях татарской культуры и литературы с восточной, русской, европейской.
Это нисколько не умаляет значимости переводов с татарского и иных национальных языков на русский, тем более что среди переводчиков Тукая, Джалиля, Хади Такташа, Сибгата Хакима и других были такие мастера художественного перевода, как Анна Ахматова, Семен Липкин, Рувим Моран, Арсений Тарковский, хотя нередко приходится слышать, что переводы для данных авторов были не столько искусством, сколько ремеслом, средством заработка, ведь они хорошо оплачивались издательствами. Отчасти это так, но не надо забывать и о другом: многие из названных здесь переводчиков в силу различных обстоятельств (политических кампаний, например по борьбе с космополитизмом) не могли печатать свои оригинальные стихи, и перевод становился для них не только средством заработка, но и чуть ли не единственным способом выхода к читательской аудитории. Впрочем, у многих из них эта ситуация, мягко говоря, не вызывала восторга. Мне на память приходят слова из стихотворения Тарковского «Переводчик»:
Для чего я лучшие годы
Продал за чужие слова?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.
Что касается современного, постсоветского состояния в области художественного перевода, то здесь дело обстоит хуже, чем в советском прошлом. Государство перестало уделять переводам с национальных литератур такое внимание, какое было в СССР. Поколение Липкина и его коллег по переводческому цеху ушло, пришедшие им на смену, не имея ощутимой материальной поддержки, не могут восполнить образовавшиеся за последние 30 лет пробелы. Без внимания со стороны федерального центра решить этот вопрос трудно.
Но проблему нужно ставить шире. Речь идет о внимании не только к переводам из национальных литератур, но и к самим национальным литературам. Определенные шаги в этом направлении делаются, например, в 2016 году была принята «Программа поддержки национальных литератур народов Российской Федерации», в рамках которой реализован первый в новейшей российской истории проект по созданию антологий национальных литератур. Но вряд ли сейчас стоит уповать только на федералов — необходимо на республиканском уровне уделять внимание этой проблематике. У Татарстана, учитывая его научный потенциал, ситуацию культурного многообразия, есть все возможности занять в данном вопросе лидирующие позиции. Определенные шаги в этом направлении предпринимаются и со стороны союза писателей (в 2008 году в Таткнигоиздате вышел сборник «Современная татарская поэзия» с переводами произведений современных татарских поэтов), и со стороны нашего института. В прошлом году мы провели несколько круглых столов по проблемам национальных литератур, издали сборник «Национальные литературы на современном этапе», который предполагаем сделать периодическим. Миссия ИЯЛИ в этой области видится в объединении ученых вокруг проблемы национальных литератур, их прошлого, настоящего, будущего. В первую очередь речь, конечно, идет об ученых Урало-Поволжья, постоянных участниках всех наших мероприятий.
И конечно же, надо вести подготовку переводчиков-билингвов, для которых татарская литература не является «чужой», которые погружены как в стихию русского, так и татарского языков, знают особенности национальной культуры. Думаю, что выявлять талантливую в этой области молодежь нужно начиная со школьной скамьи и, возможно, одним из направлений деятельности полилингвальных школ должно стать развитие таких талантов, а республиканское правительство в дальнейшем могло бы в рамках существующих государственных программ предоставлять им гранты для учебы в литературном институте.
«Мне симпатично творчество Нурбека Батуллы, Туфана Имамутдинова, Йолдыз Миннуллиной, Рузаля Мухаметшина. Они и некоторые другие писатели и артисты формируют то, что некогда мои студенты называли альтернативным искусством» Фото: «БИЗНЕС Online»
«У НАС МНОГО ТАЛАНТЛИВОЙ МОЛОДЕЖИ, КОТОРАЯ ПОДОБНО ГЕРОЮ ЧЕХОВСКОЙ «ЧАЙКИ» ТРЕПЛЕВУ ИЩЕТ НОВЫЕ ФОРМЫ САМОВЫРАЖЕНИЯ В ИСКУССТВЕ»
— Какие вопросы ставит современное литературоведение? Соответствуем ли мы общемировым трендам?
— Литературоведческие исследования в нашем институте сосредоточены вокруг вопросов, связанных с историей татарской литературы. Это и проблемы изучения творчества отдельных писателей, и анализ особенностей литературного процесса в разные периоды, и вопросы теории и методологии. В данной области есть немало проблемных, я бы даже сказал, болевых точек. Таковой, например, является современная татарская литературная медиевистика. В науке должна быть естественная смена поколений. Чтобы заниматься средневековой литературой, нужна хорошая подготовка, знание восточных языков, истории, религии и одновременно погруженность в татарский и тюркский литературный контекст. Уровень подготовки нынешних бакалавров и магистров, откровенно говоря, далек от предъявляемых требований.
Сейчас в отделе литературоведения продолжается работа над 8-томной «Историей татарской литературы». В чем ее принципиальное отличие от предшествующей 5-томной «Истории»? Прежде всего в отказе от нивелирующей национальную идентичность татарской литературы привязки к истории революционного движения. В основе новой «Истории» идея связи литературного процесса с развитием этнического художественного сознания: от периода мусульманской нации (вторая половина XVIII — середина XIX века) через формирование этнокультурной нации (со второй половины XIX века по 1905 год) к образованию политической нации (1905–1920-е). Это очень важный момент, так как такой взгляд позволяет отойти от выравнивания национальных литератур с историей русской литературы.
Добавлю, что такое видение истории своих национальных литератур есть и в проектах, реализуемых нашими коллегами из республик Поволжья, тюркоязычных республик бывшего СССР. Во многом этому способствует наше постоянное общение в связи с вопросами о судьбах национальных литератур. В свое время на кафедре теории литературы и компаративистики КФУ учеными-литературоведами совместно с коллегами из Чувашии, Удмуртии, Мордовии, Башкортостана, Марий Эл была издана коллективная монография «Современные национальные литературы Поволжья». Затем данная тематика заглохла: кафедру упразднили, литературную компаративистику исключили из числа приоритетных научных тем. Но установленные за долгие годы общения контакты остались, и мы очень рады, что у нашей академии есть понимание значимости этой темы во всероссийском масштабе. Почти на каждом мероприятии, проводимом в нашем институте, мы организуем проблемные круглые столы по вопросам изучения национальных литератур.
— В последние годы в татарскую литературу пришла так называемая несистемная молодежь. Появились новые, такие же, как их авторы, несистемные произведения, нестандартные подходы, нехарактерная для татарской литературы тематика и так далее. Отслеживают ли литературоведы ИЯЛИ эти новые веяния?
— Вспоминается эпизод из моей преподавательской деятельности. Я вел занятие по русской литературе со студентами отделения татарской журналистики. Это интересные ребята, не зажатые, свободные в своих суждениях, включенные в пространство современной культуры. Они, помню, задали как-то мне вопрос об альтернативной татарской музыке. Тогда, в начале 2000-х, для них альтернативной музыкой было все, что находится за пределами попсы.
У нас много талантливой молодежи, которая в литературе и не только подобно герою чеховской «Чайки» Константину Треплеву ищет новые формы самовыражения в искусстве. Это, думаю, нужно только приветствовать. Творчество молодых зачастую провокационно, но разве футуристы не были в искусстве провокаторами? Мне симпатично творчество Нурбека Батуллы, Туфана Имамутдинова, Йолдыз Миннуллиной, Рузаля Мухаметшина. Они и некоторые другие писатели и артисты формируют то, что некогда мои студенты называли альтернативным искусством. Литературоведы проявляют интерес к такой литературе. Интересно в своих трудах об этих и других современных писателях, поэтах пишет Дания Загидуллина. Думаю, в недалеком будущем мы проведем в институте круглый стол, посвященный данному явлению. Пригласим самих поэтов и артистов. Не следует игнорировать этот пласт нашей национальный культуры, полагая, что он не заслуживает внимания академической науки.
— Что делать с такими пишущими по-русски писателями, как Диас Валеев, Рустем Кутуй, которые оказались как бы между молотом и наковальней. Они как бы и не русские писатели, поскольку по национальности татары, но и татары не признают их татарскими писателями, поскольку те пишут по-русски.
— Русскоязычные писатели — одна из актуальных и одновременно острых тем. Так уж сложилось, что многие писатели в национальных республиках — этнические татары, чуваши, удмурты, коми — не владеют своим родным языком. Но у них есть потребность для литературного самовыражения, и они реализуют ее на русском языке. В последнее время мы много дискутировали по данной проблеме. Точку в вопросе о том, к какой литературе — русской или национальным — стоит отнести творчество этих писателей, ставить пока рано. Но игнорировать данное явление тоже бессмысленно — оно есть, хотим мы того или нет. Поэтому в «Историю татарской литературы» мы включили разделы о русскоязычных писателях.
«За пять лет с момента публикации романа Яхиной только ленивый публично не высказался по этому поводу. Сложно говорить о каком-то коллективном мнении» Фото: «БИЗНЕС Online»
«РОМАН ЯХИНОЙ — ИСКУСНО СДЕЛАННАЯ ВЕЩЬ»
— Тогда не могу не спросить про Гузель Яхину и ее «Зулейху». Есть ли в ИЯЛИ какое-то коллективное мнение насчет творчества писательницы?
— За пять лет с момента публикации романа Яхиной только ленивый публично не высказался по этому поводу. Сложно говорить о каком-то коллективном мнении. Среди моих коллег есть те, кто воспринимает роман как пасквиль на татарскую нацию, и те, кто считает его талантливым произведением с общечеловеческим содержанием. Как литературоведу мне понятно неприятие частью татарских читателей романа Яхиной. В науке о литературе есть термин «горизонт ожидания читателя». Не углубляясь в его нюансы, скажу, что существует читательский опыт, который зачастую предопределяет восприятие нового литературного произведения. Возможно, в случае с данным романом сыграли роль знаковые для татарской литературы тексты, в которых образ Зулейхи во многом предстает как возвышенный. Это и «Сказание о Юсуфе» Кул Гали, и, конечно, пьеса «Зулейха» Исхаки, в которой поднимается тема насильственной христианизации татар в XIX веке. Как это нередко бывает в литературе, имя литературного персонажа становится символом, в данном случае — трагической судьбы татарской женщины, и все, что выходит за рамки такого значения, воспринимается болезненно.
Что касается меня, то мне роман, в отличие от экранизации, понравился. Знаете, в свое время — 1910–1920-е — русские формалисты (Виктор Шкловский, Борис Эйхенбаум) утверждали, что литературное произведение — это результат мастерства писателя, которое они понимали как его владение разными приемами письма. С такой точки зрения роман Яхиной — искусно сделанная вещь (сюжет, коллизии, композиция и прочее). Это же я могу сказать и о другом романе писательницы — «Дети мои». Думаю, что он не последний.
— Но не потеряли ли мы татарскую литературу, своего читателя? В «Фейсбуке» писатель и общественный деятель Фаузия Байрамова опубликовала очень пронзительный и пессимистичный пост. Она говорит, что все, что написала за 50 лет творческой деятельности, оказалось никому не нужным, сгинуло в бездонном болоте. Народу подобное не надо. Он требует хлеба и зрелищ.
— Это искренние слова писателя, общественного деятеля, человека, немало сделавшего в татарской литературе. У нее могут быть основания для подобного рода эмоциональных высказываний. В них она ставит себя в отношение ко всей нации, всему татарскому народу. Такие речи встречались в литературе и ранее. Вспомните знаменитые пушкинские слова о том, что черт догадал его родиться в России с душою и талантом. Есть они и у Тукая. Вряд ли стоит, исходя из этого, делать вывод о кризисе в нашей литературе. Часто приходится слышать от коллег, читателей, что таких талантов, как Амирхан Еники, Аяз Гилязов, Туфан Миннуллин, сейчас уже нет. Сегодня, может быть, и нет, но кто может поручиться за то, что завтра не появятся новые таланты, соизмеримые с названными именами. Предсказать историю невозможно.
«Идеи Михаила Бахтина, Юрия Лотмана, Дмитрия Лихачева, Виктора Виноградова и других до сих пор востребованы не только в отечественной, но и в западной науке» Фото: © Валерий Шустов, РИА «Новости»
«КАЗАНИ НЕПРИЛИЧНО НЕ ИМЕТЬ СВОЕГО ДЕЙСТВУЮЩЕГО ВАКОВСКОГО СОВЕТА»
— Власть и наука. Руководство наукой. Надо ли все это? Не мешает научным исследованиям? Или, наоборот, облегчает их?
— В советский период государство вкладывало в науку значительные средства. Гуманитариям властями отводилась важная функция: они должны были теоретически и методологически обеспечивать надстройку. За это ученые-гуманитарии получали определенные преференции, в том числе материальные. Государство контролировало науку, но и в условиях такого, казалось бы, жесткого контроля ученые находили возможность создавать научные направления, школы, которые признавались во всем мире. Идеи Михаила Бахтина, Юрия Лотмана, Дмитрия Лихачева, Виктора Виноградова и других до сих пор востребованы не только в отечественной, но и в западной науке.
Скажу и о другом: позиция отдельных ученых не всегда вписывалась в очерченные властью идеологические рамки. Историки, литературоведы, лингвисты нередко выступали против государственного диктата, за что подвергались остракизму, а чаще всего — травле. Нет хочу приводить много примеров, остановлюсь на одном, известном как «Письмо 82», обращении представителей татарской интеллигенции, в том числе научной, в Татобком в 1927 году о пагубных последствиях перехода татарского языка с арабского алфавита на латиницу.
В 1990-е ситуация поменялась. В науке стало больше свободы. Появилась возможность поднимать темы, которые раньше были под запретом, например, о творчестве Исхаки, других деятелях татарской литературы, культуры, общественной мысли, которые вскоре после революции 1917 года оказались в эмиграции.
Что касается нынешней ситуации, то ИЯЛИ как оно из структурных подразделений АН РТ осуществляет свою деятельность в диалоге с республиканской властью. Научные темы, в рамках которых ведутся исследования, формулируются исходя из их актуальности для татароведения. Это как фундаментальные, так и прикладные темы. Предлагая их, особенно в части последних, мы исходим из потребностей республики. Так, сейчас отделом национального образования ведется работа над учебно-методическими комплексами по родному татарскому языку и родной татарской литературе. На данный момент подготовлены и успешно проходят апробацию в школах и гимназиях Татарстана учебно-методические комплексы для начальной школы. Этот проект реализуется в тесном взаимодействии с министерством образования и науки РТ. И безусловно, существенную поддержку научным исследованиям оказывают реализуемые в республике государственные программы.
— Вопрос о смене поколений. Подозреваю, что он очень непростой. Идет ли молодежь в науку?
— Когда я поступал в аспирантуру, был конкурс: два человека на место. Это 1996 год, непростое время, когда престиж профессии преподавателя или научного работника заметно пошатнулся. Тогда на одну только кафедру русской и зарубежной литературы КГУ в аспирантуру приняли 6 или 7 человек. Мой коллега, заведующий отделом лексикографии, Ринат Сафаров, как-то говорил, что в 2008 году в ИЯЛИ зачислили на первый курс аспирантуры 25 человек. Сейчас эта цифра гораздо скромнее. Молодежь неохотно идет в науку, и тому есть несколько причин.
Во-первых, изменился сам статус аспирантуры. Сейчас это третий уровень высшего образования, по завершении которого аспирант получает диплом об окончании аспирантуры с присвоением квалификации «Исследователь. Преподаватель-исследователь». Если раньше аспирант знал, что основная цель его обучения в аспирантуре — написание и защита кандидатской диссертации, то сейчас для достижения этой цели необходимо приложить больше усилий: сначала написать и защитить квалификационную работу в аспирантуре, затем доработать ее и представить в диссертационный совет.
Во-вторых, профессия научного работника в гуманитарной сфере перестала быть престижной. Мы все помним рассказы о советских зарплатах профессоров, которые раза в три превосходили зарплаты рядовых советских граждан. Преподаватели, научные работники перестали быть элитой, и государству нужно приложить немало усилий и потратить много средств, чтобы изменить ситуацию. Одними «майскими указами» здесь не обойтись.
Поэтому сейчас во многих научно-исследовательских учреждениях нет дилеммы, с которой столкнулась приемная комиссия в фильме «Большая перемена», вынужденная отказать в приеме в аспирантуру эрудированному и талантливому Нестору Северову.
Но вряд ли правильно ждать у моря погоды, то есть надеяться на то, что ситуация кардинально поменяется в краткосрочной перспективе. Мест, которые выделяется институту в аспирантуру, не так много: в общей сложности 6 (по татарскому языку, татарской литературе, фольклористике, изобразительному и декоративно-прикладному искусству). И очевидно, что необходима точечная работа по выявлению талантливых ребят, учащихся в магистратуре и желающих и в дальнейшем посвятить себя научной работе. Понятно, что не каждый аспирант в дальнейшем обязательно становится научным работником, но у него в любом случае должен быть стимул для занятия наукой.
Хотел бы обратить внимание на то, что отдельные молодые сотрудники нашего института сейчас руководят отделами, есть молодые доктора наук, которые, пройдя обучение в аспирантуре, защитили кандидатские, а затем докторские диссертации. Выражаясь современным языком, скажу: молодой человек, поступающий в аспирантуру, должен видеть, что в институте работают социальные лифты и, если ты будешь стараться, сможешь чего-то добиться на научном поприще. И конечно, должна быть перспектива защиты диссертации.
— Но разве не парадокс, что диссертации по татарскому языку и литературе защищаются в соседних регионах. Как сейчас обстоит дело с этим вопросом? Когда вернется совет?
— Диссертационный совет по защите кандидатских и докторских диссертаций функционировал в институте до 2014 года и был закрыт в связи с реорганизацией ИЯЛИ — присоединением института к АН РТ. Точнее, с 1981-го в институте действовал совет по защите кандидатских диссертаций, а с 1998 года — докторских. В совете ежегодно защищалось порядка 20 диссертаций по татарскому языку, литературе, фольклористике. Закрытие совета вынудило аспирантов ИЯЛИ, научных сотрудников искать другие советы, в которых они могли бы защитить свои работы. Это, как вы понимаете, значительно осложнило процедуру защиты. Соискателю, во-первых, нужно найти совет по соответствующей специальности. По татарской литературе, например, таких советов единицы — в КФУ и ИМЛИ. Первый не является ваковским, у второго шифр не строго по татарской литературе, а по литературам народов РФ. Во-вторых, защищаться в другом городе в большинстве случаев накладнее, чем у себя: нужно привезти и разместить оппонентов, а в случае необходимости — вводимых членов совета.
Но это не главный довод в пользу необходимости вновь открыть диссовет в институте. Важно понимать, что работа совета — один из стимулов развития татароведения. Когда мы готовили ходатайство об открытии на базе АН диссовета, принципиальной стала позиция, что это должен быть совет по татарскому языку и татарской литературе, а не литературам народов РФ в общем, как в совете в ИМЛИ. Да, в последнем случае можно было бы рассчитывать на то, что в совет со своими работами станут обращаться соискатели из других, близлежащих регионов. В свое время в университетском совете так защитились некоторые наши коллеги из соседних республик. Но, согласитесь, для Татарстана, Казани как центра татароведения по большому счету неприлично не иметь своего действующего ваковского совета. Поэтому надеемся на то, что в скором времени совет будет открыт и у наших аспирантов появится возможность защищаться в «родном» совете.
Ибрагимов Марсель Ильдарович. Родился 21 июля 1974 года в Казани. После окончания средней школы №9 в 1991-м поступил на дневное отделение филологического факультета КГУ. В 1996–1999 годах учился в аспирантуре КГУ. В 2000-м защитил кандидатскую диссертацию по теме «Драматургия русского символизма: поэтика мистериальности».
Свою трудовую деятельность начал еще будучи студентом в Татарском государственном гуманитарном институте: читал лекции по истории русской литературы. С 1999 года — ассистент, а с 2007-го — доцент кафедры сопоставительной филологии и межкультурной коммуникации КГУ. Будучи преподавателем КГУ, вел занятия по введению в литературоведение, курсы по истории русской литературы, ряд специальных дисциплин.
С 2010 по 2017 год — доцент кафедры русской и зарубежной литературы Института филологии и межкультурной коммуникации КФУ. Читал курсы по истории русской литературы, введению в литературоведение, спецкурсы по русско-татарским литературным взаимосвязям.
С 2018 года работает в ИЯЛИ им. Ибрагимова АН РТ: сначала в должности ведущего научного сотрудника, затем, с конца 2018-го, — заведующего отделом текстологии, а с 2019-го — заместителя директора института по внешним связям и инновационной деятельности.
Автор монографии «Национальная идентичность татарской литературы: современные методы исследования», более 200 статей по русско-татарским литературным взаимосвязям, истории татарской литературы в российских и зарубежных журналах.
Фото на анонсе: Сергей Елагин