Альфрид Бустанов объясняет, почему за 30 лет постсоветской истории РТ широкий круг татарской книжности не стал подлинно народным достоянием
«Адекватно ли подходить к богатейшему наследию мусульманских народов России с национальных позиций?» — задается вопросом известный историк, ассистент-профессор Амстердамского университета и автор «БИЗНЕС Online» Альфрид Бустанов. Он уверен, что национальная рамка абсолютно неадекватна для понимания многовековой судьбы мусульманской книжности в Центральной Евразии, притом что безбрежное море книжной культуры определяет все то, из чего складывались современные татары.
ОН УСЛЫШАЛ ТАТАРСКИЕ ПЕСНИ И ПО-ПЕРСИДСКИ ПОШУТИЛ, ЧТО ЭТО «НИЗКОПРОБНАЯ ЛИРИКА»
Каждый раз, когда речь заходит о татарской рукописной книге, возникает резонный вопрос о корректности ее определения как «татарской». В самом деле, какое отношение имеет вся эта классическая арабо-персидская и тюркская литература к татарской литературе и истории? Одни комментаторы «БИЗНЕС Online» настаивают на «болгарском» характере рукописной традиции; другие же просто отрицают какую-либо связь между национальной историей и письменным наследием; третьи не допускают даже мысли за пределами привычных национальных рамок. Попробуем разобраться, в чем же здесь дело.
Перечень могил святых в Болгаре. Фото предоставлено Альфридом Бустановым
Суть исторической науки состоит в формулировании продуктивных вопросов к прошлому. Если таковые поставлены некорректно, то даже самый добротный источник промолчит и не раскроет своих тайн исследователю. Предлагаю такой вопрос: адекватно ли подходить к богатейшему наследию мусульманских народов России с национальных позиций? Моя докторская диссертация была посвящена как раз процессу национализации региональной истории Средней Азии и размежеванию культур согласно республиканским границам. Этот процесс начался еще в 1930-е и имел курьезные последствия. В одной из своих статей я использовал метафору ножниц для средневековой историографии: круги интеллигенции стали делить между собой поэтов, богословов и писателей и решать, кто из них был казахом, узбеком или туркменом. То же самое происходило у народов Кавказа и Поволжья. В стремлении построить нации советского образца интеллигенция бросилась на поиски великого прошлого и его перекраску в национальные тона. Самое абсурдное, что эти споры не утихают до сих пор. Внешне респектабельные люди ломают копья с тем, чтобы наконец-то установить, кем «на самом деле» был поэт Гали Чокрый — татарином или башкиром. По-моему, он не являлся ни тем ни другим. Он носитель персидских поведенческих моделей (адаб), суфийский шейх и профессиональный поэт.
Интересно, что некоторые татарские богословы, получавшие образование в Бухаре в течение XIX века, осознанно отрицали татарскость и старались участвовать в элитарной персидской культуре. Например, один анонимный биограф сообщает о каллиграфе Хусаине ал-Булгари ал-Кирмани (умер в 1802 году). Во время учебы в Бухаре последний достиг превосходного знания персидского языка, а его дети даже не знали тюркского. Однажды в одном из кварталов Бухары он услышал татарские песни и по-персидски пошутил, что это «низкопробная лирика». Для националистов советской закалки Хусаин ал-Булгари, конечно, не кто иной, как манкурт, предавший интересы нации задолго до ее появления.
Биография Хусаина ал-Булгари. Фото предоставлено Альфридом Бустановым
ТАТАРСКИЙ МИЛЛӘТ НАЧАЛА XX ВЕКА БЫЛ ВЕСЬМА КОСМОПОЛИТИЧЕН
Для меня очевидно, что национальная рамка абсолютно неадекватна для понимания многовековой судьбы мусульманской книжности в Центральной Евразии. Современные нации являются слишком поздним явлением, чтобы через их призму оценивать прошлое. Правильнее говорить о том, что на основе богатой письменной культуры прежних столетий со второй половины XIX века складываются различные модели национального самосознания, которые заявляют свои права на часть этого широкого наследия и объявляют его «национальным наследием». Однако,из-за этих претензий на великое прошлое само это прошлое не становится национальным по содержанию. Очевидно, что космополитичный характер традиционной исламской книжности невозможно свести к узким национальным рамкам. Ходжа Ахмад Йасави не был казахом, но при этом ореол его святости и ассоциируемое с ним культурное наследие играют ключевую роль в строительстве современной казахской нации. Иными словами, национальная парадигма помогает больше узнать о дне сегодняшнем, чем о процессах в прошлом.
В этом смысле я вижу большой потенциал во внимательном изучении рукописной традиции мусульман России. Если отказаться от редукционизма республиканских и национальных историй, то нам откроется все то богатство концептов и категорий, в которых люди сами мыслили свое бытие на протяжение последних веков (как минимум со времен монгольского нашествия). Если национальные нарративы обязывают к унификации и очерчиванию границ, то космополитичные культуры открывают доступ к трансрегиональным контактам и языковому разнообразию.
Персидское сочинение Йахйа ас-Сафари о суфизме (начало XIX века)Фото предоставлено Альфридом Бустановым
Интересно, что татарский милләт начала XX века (не путать с татарской советской нацией!) был тоже весьма космополитичен, поскольку он не замыкался на скромной территориальной автономии, а был завязан на миксе с османскими, арабскими, европейскими и русскими культурными моделями. Тукай в этом смысле — не народный поэт ТАССР, а истинный глашатай обширного татарского милләта. Именно потому что мы в какой-то момент променяли космополитичную культуру на гармошку и чак-чак, нам теперь так сложно понять, почему рукопись ‘Аттара 1281 года столь же ценна, сколь и развалины Соборной мечети в Булгаре, и почему наше письменное наследие должно быть подлинным символом нашей государственности.
Недавно я случайно набрел на прекрасную иллюстрацию того, насколько важно время от времени пересматривать те концептуальные линзы, через которые мы смотрим на прошлое. Многие годы назад во время экспедиции в село Сафаджай Горьковской (Нижегородской) области профессор Миркасым Усманов приобрел рукопись с дневниковыми записями Мухассины Хабибуллина (1871–1937), местного просветителя. Внутри рукописи Усманов оставил короткую запись, в которой предлагал видеть в авторе дневников реформатора-джадида. Для того времени, бесспорно, такая характеристика служила заверением исторической значимости рукописи. Увы, этот прием не сработал: я никогда не видел ссылок на данную рукопись в научной литературе, и неслучайно, поскольку ее содержание не позволяет упрощенного толкования в духе реформаторства или традиционализма. Уже на первом развороте рукописи читатель найдет каллиграфически исполненный стих на персидском языке о пользе знания, затем следует биография Марджани, изречения Пророка Мухаммада, вырезки из газет с комментариями автора и, наконец, подробный список книг из библиотеки Хабибуллы-ишана, отца автора дневника. Мультимодальность как разнообразие языков, дискурсов и традиций — лучшая характеристика для такого сложного культурного явления, не умещающегося в традиционные национальные парадигмы.
Перевод «Бустан»а Са‘ди на тюркский язык, начало XIX века. Фото предоставлено Альфридом Бустановым
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДИЯ НУЖЕН НАМ ИМЕННО СЕЙЧАС
Древние книги, в изобилии сохранившиеся до наших дней, являются для нас единственным источником знаний о тех характерах, что воспитывались предыдущими поколениями. Речь идет о личности, ее моральных качествах и мировосприятии. Рукописи, созданные или циркулировавшие в космополитичной среде высокой культуры, являются железобетонным источником об эпистемологических основах, сформировавших нас сегодняшних. А мы как слепые котята все не можем разглядеть в темноте невежества эти непреходящие ценности. Настоящая крутизна ведь состоит не в супердорогих машинах и гаджетах, а в способности учиться у прошлого и трепетно хранить то, что мы унаследовали от праведных предков. Подобно культуре и искусству, определяющим цивилизационное лицо народов, безбрежное море книжности определяет все то, из чего складывались современные татары.
В этом смысле «постнация», которую я провозглашаю как проект будущего, была издревле присуща литературной традиции. В рукописях и на надмогильных камнях нет зацикленности на национальном, тем более в его советском изводе. Неслучайно большевики старались побыстрее избавиться от мусульманской книжности — они инстинктивно чувствовали в ней угрозу на идеологическом уровне. По сути, книги на арабской графике формировали более широкое поле высокой культуры, культивировавшей в людях вкус (зәвык!) к саморефлексии и масштабному мышлению.
Мои читатели вопрошают: почему эти тексты не были интегрированы в школьное образование? Почему мы не знаем имен данных авторов? Почему с нами остался только Тукай? Почему за 30 лет постсоветской истории Татарстана широкий круг татарской книжности не стал подлинно народным достоянием? Очень просто: даже после развала советской системы многие элементы Совка остались с нами. Тукай, Сабантуй и чак-чак вместе с волшебной силой обкомовской телефонной трубки по-прежнему живут с нами. Да, наши старшие коллеги проделали колоссальную работу по возвращению дореволюционного наследия и написанию биографий выдающихся деятелей (одна серия «Шәхесләребез» чего стоит!), но концептуально все это богатство осталось далеким от ценностей как вчерашних советских граждан, так и их детей-миллениалов.
Мой главный посыл состоит в том, что интеллектуальный потенциал рукописного наследия нужен нам именно сейчас. Сейчас, когда мы понимаем, что советские модели национальной культуры — это удел прошлого. Сейчас, когда остались имена, но ушло их содержание. Сейчас, когда кругом реализуется акцент на все материальное в ущерб производству новых смыслов. Ведь завтра добывать эту интеллектуальную руду станет уже слишком поздно.
Фото на анонсе: «БИЗНЕС Online»
Мнение авторов блогов не обязательно отражает точку зрения редакции